Роберто Антониони
(из книги “Amare ergo sum”)
“Колючей грушей” руки прожжены, в крови пустыни лёгкая рубаха,
Дух лампы наморочил эти сны, переплетя извилинами Страха,
Смотрящего безумными вокруг и потому — расплывчато в Сахаре...
Я — предал Север, надкусивши Юг на акмеистом найденном вокзале.
Стекает жизнь, подшитая тоской, в песочный бред, к шакалам и гиенам...
Смотрюсь в себя безадресной строкой, бегущей красной ящеркой по венам
Животного, которое во мне: какое там безлунье и безлюдье,
Там дрянь с косой в кармическом окне и сумерки, как будто фредди крюгер,
Там пальмовый Габес врастает в лёд, там всадник фиолетовое сбросил,
В рубцах и язвах солонеет шотт, в снегах и листьях маленькая осень...
Взгляни: встаёт на медленных ногах гранатовым закатом подсознанье,
Полнеба перекраивая, как повозки на зашарпанном экране
В заваренном “когда-то”... Полумрак? Скорее бедуинская химера
Погонщика, отставшего на шаг, впитавшего полсолнца дромадера.
Золотое
Мне хватит сна, чтоб высмотреть пустыню, вдыхая золотое по песчинке,
Чтоб говорить мифическому сыну о спрятанной афритами копилке.
Мне станет наваждения, покуда в сетчатке чернокнижие Сахары,
На сто мешков сокровищ у верблюда, аллаховы хайямы и омары,
На двери, за которыми макамы макают смех в иное измеренье,
Вздыхают головастые имамы на лестнице, внушающей спасенье,
На рубаи разлуки без печали, порезанного стёклами факира
(…детали превращаются в детали в морщинках переливчатого мира),
На “пальцы света”* в лакомом Тозёре, на минареты, вкрученные в солнце,
На Сиди-Бу-Саид, смотрящий в море: до нитки рыбаки промокли в солке.
На воздух, перемешанный молочным, на облако, зашитое водою,
И жуткий вой, разлитый позвоночным. На свет востока с пенкой золотою…
* Сорт фиников
Ганеша
