орден папы тоже маминого —
революционера пламенного.
К той поре комбрига Гохмана
восемь лет тому, как грохнули,
но о нем напоминания
не простила бы Германия.
Вот и Марье Алексеевне
стукнул пепел неразвеянный,
и мыслишка в сердце юркнула —
отомстить за брата-юнкера.
Бэлла, говорит, Давыдовна,
я, уж вы простите, выдам вас
и скажу, что муж ваш были
комиссар и коммунист.
Поступить бы тут по-здешнему —
пусть она за дурь поплатится! —
побежать к энкавэдэшному
человеку да поплакаться.
Вышла бабка из парадного —
получить им с мамой отруби —
и по Невскому блокадному
заодно дошла до проруби.
Орден выскользнул из варежки,
как блесна для ловли корюшки.
Жалко. Штука не великая,
но семейная реликвия...
Нету слов своих и краденых —
рассказать, поставив рядышком,
ни про женщин бесхарактерных,
что греха не взяли на душу,
ни про тэ тридцать четвертые,
что прошли колонной маршевой,
как иконы чудотворные
