печати русских изданий Лема иначе как подвижнической не назовешь.
Неизвестные Стругацки е. Письма. Рабочие дневники. 1963 — 1966 гг. Составители С. Бондаренко, В. Курильский. Киев, «НКП», 2009, 637 cтр.
Это все потому,
Что мы не хотим ничего, чего нет,
А хотим мы лишь то, что есть,
То есть то, чего хотеть и не стоит [8] .
Обратный случай, тот же результат. Стругацкие положили жизнь на то, чтобы доказать некие самоочевидные для них вещи: фантастика решает те же задачи, что и вся литература, только своими средствами. И потерпели поражение. Массовое культурное сознание (сознание критиков, читателей, писателей) Стругацких не услышало. Лучшим доказательством их тезиса были, конечно же, книги, однако речь сейчас о другом: о перспективе культурной, исторической, эстетической; о контексте, в котором возникали и существуют тексты Стругацких.
Определить эту перспективу и этот контекст — такая задача едва ли поставлена, не говорю уж — решена. Переведенная на русский несколько лет назад монография Войцеха Кайтоха — не более чем первый подступ к теме, но и это больше, чем отечественные критика и филология сделали за полвека.
Парадокс в том, что «эстетический» подход Стругацких к фантастике дополнялся другим важнейшим свойством их прозы — неприкрытым учительством, вполне «внелитературным» и вполне традиционным для русской культуры. (Об этом хорошо написал Леонид Филиппов в послесловии к Собранию сочинений писателей.) Лем — технарь-экспериментатор, Стругацкие — гуманитарии-моралисты: обе высокие стороны не раз с удивлением отмечали и тематические схождения, и принципиально — методологически! — различные трактовки одних и тех же тем. Непосредственного диалога с Лемом у Стругацких не возникло, но какой была бы такая полемика, легко представить по опубликованной переписке с другим адептом фантастики-как-науки — Генрихом Альтовым.
Сейчас, через 52 года после первой публикации Стругацких, вполне очевидно, что книги их — в равной степени порождение своего времени и поиски выхода из тупиков, которые осознавались далеко не всеми шестидесятниками. В этом смысле Стругацкие — не меньшие провидцы, чем Лем; только говорили они о другом.
Серия «Неизвестные Стругацкие» — труд многолетний и сложнейший. Уже изданы четыре тома черновиков и вариантов, подготовленные Светланой Бондаренко; за ними последовали два тома писем и дневников (из намеченных шести). Чтение интереснейшее: типично всё, кроме ума и таланта.
История советской семьи: отец — еврей-красноармеец-искусствовед, мать — украинка-селянка- учительница; не случайно Стругацкие хотели написать семейную хронику с фейхтвангеровским названием «Еврей Натан». Медленный, болезненный путь от безоговорочной веры в коммунизм вообще и товарища Сталина лично, от «инфантильного милитаризма» и обличения врачей-убийц — к поколенческому кризису веры, к утрате цели и безнадежным поискам новой. О чем и написаны «Град обреченный» и «Хромая судьба» — книги, много раз переизданные, но, в отличие от «Трудно быть богом» или «Понедельника...», так и не вошедшие в культурное сознание. Да они не для того и написаны: из голоса поколения высвобождался голос личности.
Е в г е н и й Л у к и н. С нами бот. М., «АСТ»; «АСТ-Москва», 2009, 317 стр.
Ибо только дурацкие вопросы
порождают интересные ответы.
Интересно, как Лем воспринял бы заглавную повесть этого сборника? Скорее всего, разгромил бы, найдя огромное количество проколов в области кибернетики. «С нами бот» — текст, интересный, помимо прочего, еще и в жанровом аспекте. Ждали-ждали прихода «русского киберпанка» — и вот он наконец появился в форме, как и следовало ожидать, социальной сатиры. Минимум четверо критиков, не сговариваясь, отметили, что Лукин, как бы резвяся и играя, на материале русского быта 1990-х годов поставил те же вопросы (и дал те же ответы!), что и почти синхронно переведенный канадец Питер Уоттс в романе «Ложная слепота», — только тому понадобились космос, инопланетяне и вампиры. А Лев Толстой — о чем Лукин напоминает в повести — и вовсе обошелся без фантастики, ему хватило широкого поля Наполеоновских войн. Но проблема везде одна: как соотносятся разум и сознание?
Толстой сравнил салон Анны Шерер с прядильной мастерской, которая работает сама по себе, полным ходом, при минимальном вмешательстве хозяина. У Лукина такой мастерской становится весь мир: все связи в обществе настолько автоматизированы, что все человеческие функции может легко взять на
