погибаю!4 Чайку, Владыка? Да нет — ногу свело,
размассируй. Хорош, полегчало. Эх, откуда взялись
наши немощи! Все по грехам. Вот вчера вечерком
толковал с негодяем. Все Лернер ему поперек
горла стоит — увольняйте, де, настаивает горком.
Горком! Дался им Лернер! Еврей, но свой паренек.
В семинарской библиотеке, совершенствует каталог,
книжки дает читать приятелям, это он зря.
Но под курчавою шевелюрой — неплохой котелок,
верит, и на работу приходит ни свет ни заря.
И еще говорил полковник — в селе расписали храм
живописцы-выкресты, но, владыко, у них у всех
в почтовом ящике вызовы в Израиль. Все они будут там.
Кто завтра, кто через год. Это же курам на смех:
иконописцы нашлись! Владыко, вы близко к ним
не подходите. Не заметите, как щелкает аппарат.
Микропленка. А после в газетке “Иерусалим”
вы будете возглавлять этот еврейский парад.
Гурий вздыхает. Будут, конечно. Все подойдут
под благословенье, бедные. Благословлю, а куда
денешься? Староста настучит, подметные письма пойдут.
Уполномоченный скажет: опять сплоховал, борода!
* *
*
Девять утра. Все болит. А пора уже
выезжать служить литургию. Владыка смотрит на ЗИМ
и говорит шоферу: Мыкола! Оставь его в гараже.
Повезешь на своей “копейке”. Сегодня покажем им.
(Им — соборному духовенству.) Что, думаешь, не помещусь?
(Действительно, нужно втиснуться, колени уперлись в живот.)
Повезешь к задним воротам, по переулку. (Шестую неделю пощусь,
а не сбросил ни грамма.) За двадцать минут добрались, и вот,
