“С точки зрения потребления культуры вопроса о высоком и низком не существует, потому что такое деление подразумевает лишь два разных взгляда на определение искусства. <…> Но прагматический подход считает искусством все, что работает как искусство. Искусство должно вызывать эмоции, впечатления: то есть если какой-нибудь простенький сериал будет вызывать у людей слезы, вы же не скажете, что эти слезы ложные, или неправильные, или дешевые. И любые слезы от любого искусства будут честными и правильными, и не надо их считать крокодиловыми”.
“Радетели за высокое совсем не понимают главной гуманистической миссии массовой культуры: выравнивание возможностей и удовлетворение всех видов спроса, вкуса и амбиций. Благодаря этому разделению по культурному уровню разные страты, сегменты общества мягко отделены друг от друга и тем самым легко уживаются. Поэтому обижаться на чей-то попкорн — это не понимать, что именно благодаря этому попкорну ты и отличаешь своих от чужих. Социальный гуманизм массовой культуры заключается в том, что система стыкует похожих людей и разводит разных.
Сергей Жадан. “Политических убеждений у меня нет”. Украинский поэт развенчивает мифы о себе, рассказывает об участии в “оранжевой революции” и объясняет, что анархия — это хорошо. Беседовал Юрий Володарский. — “Частный корреспондент”, 2010, 19 января <http://www.chaskor.ru>.
“История махновщины очень противоречива. Когда они занимали города, например Екатеринослав, были и мародерство, и грабежи; видно было, что махновщина — сугубо сельский феномен, в ней участвовали преимущественно крестьяне, и в городе они себя не могли найти, это была чуждая им среда. А вот когда Махно контролировал Гуляйполе, там было больше порядка, чем на территориях, которые держали большевики. Я понимаю, что эти методы трудно было бы распространить на всю Украину, но в границах определенной автономной зоны они работали вполне эффективно. Если бы не было Гражданской войны, прессинга со стороны большевиков и деникинцев, тот социальный эксперимент, которым являлась махновская республика, мог бы реализоваться, как мне кажется”.
“У меня есть идея когда-нибудь написать трилогию исторических романов. Первый был бы посвящен сентябрю 1920 года, когда Махно занял мой родной Старобельск. Он тогда подписал с Троцким очередное перемирие, одним из пунктов которого было отведение территории для создания анархической республики. И Махно просил под это не свое Гуляйполе, а как раз Старобельск”.
“Вот как раз вторая и третья книги этой трилогии были бы посвящены Харькову.
В его истории для меня есть три особо важных момента, вокруг которых и строится некая, опять- таки субъективная, мифология города. Первый — период Гражданской войны, причем не столько создание УССР, сколько провозглашение Донецко-Криворожской Республики. Такой коммунистический футуристический проект, достаточно искусственное образование, собственно, как и сам советский Харьков, который благодаря „красному ренессансу” превратился из провинциального губернского города в промышленного и культурного монстра. Действие второй книги происходило бы в 1933-м — это год смерти Хвылевого и начала репрессий против писателей: все-таки 20 — 30-е годы — это феноменальная веха в истории украинской литературы. И наконец, период Второй мировой: третья книга была бы о Харьковском котле 1942 года”.
Вера Зверева. Менты, педофилы, убогие, звезды... Российская реальность по версии НТВ. — “Искусство кино”, 2009, № 9.
“<...> любое событие, воссозданное на экране, „сделано” камерой, конструировано в языке визуальных образов. За ним всегда — определенная идеология, система взглядов, содержательные приоритеты. Каждый кадр, таким образом, — это учреждение реальности, „факта” или „мнения”, а также их интерпретация, ранжирование по иерархии, включение в те или иные контексты”.
“Если отдельные трактовки происходящего порой вызывают у людей сомнения и вопросы, то в целом поток телерепрезентаций формирует у них чувство доверия, воспринимается как нейтральный, естественный. Медиа ведь в основном ссылаются сами на себя, подтверждают показанное все новыми сюжетами и изображениями, ложащимися в общую устойчивую схему”.
Александр Кабаков. “У большинства никогда не бывает хорошего вкуса”. Беседу вела Веста Боровикова. — “Новые Известия”, 2010, 12 января <http://www.newizv.ru>.
“Профессиональный эгоизм деятелей культуры, которые находят скучной жизнь в тихие времена, я не разделяю. Я считаю, что жить нормально можно только тогда, когда „скучно”. Не дай бог никому веселой жизни. Жизнь должна быть встроена в интересы обывателя. А обывателю веселая жизнь не нужна, ему нужны устойчивость и спокойствие. Культурный уровень никак не влияет на возможность социального коллапса. Нравственный — влияет. Поэтому для меня этика всегда была неизмеримо выше эстетики. Опасность катастрофы существует всегда, просто она не всегда бросается в глаза. Кто мог предположить в годы так называемого застоя, что этому устройству жизни придет конец через десять лет? В восьмидесятом году, в год Олимпиады, никто не мог себе это и представить! А все начало рушиться через четыре года. Напоминание о том, что катастрофа возможна, никогда не бывает лишним”.
Дмитрий Крылов. Русские страхи. Испуганное сознание и его формы. — “АПН”, 2010, 20 января <http://www.apn.ru>.
