у врагов — в два ряда соски.
Космобот становится на ребро,
в дюзах пламя растет, шипя,
и сейчас, с такою злостью, добро —
поимеет само себя.
Но прекрасны джунгли, и я б хотел
здесь укрыться от суеты,
сорокадвухлетний, олдовый чел,
боригенкам крутить хвосты.
Есть такое свойство у кинолент:
всякий раз от зрителей уставать —
нас опять послали на хеппи-энд,
намекнули: пора в кровать.
Как целебен твой кареглазый яд,
в нем — купаются воробьи,
в нем, на белых драконах, еще летят:
от одной — до другой любви.
В застрявшем лифте
Красавицу блондинку перечеркнуть,
соседа-собутыльника перечеркнуть,
залетного маньяка перечеркнуть
и даже гениального поэта перечеркнуть.
Неоновую лампочку вписать,
которая — то вспыхнет, то погаснет,
оплавленные кнопки этажей,
ключами оцарапанные стены,
подтеки по углам: “О, сцыкуны!”
И наконец, уверенно склонить
в курсиве божий одуванчик —
бабульку странную весьма.
