Новая книга Ковальджи, выстроенная из стихов, мемуарных заметок, эссеистики, извлечений из мемуаров друзей, из интервью, данных Ковальджи, из рецензий и отзывов на его книги, — своеобразный вариант автобиографии. Сюжет книги, выстраивающий разножанровые тексты в единое повествование, определен автором так: «Признаюсь, я считаю свою жизнь интересной, полной всяческих неожиданностей и поворотов, но все-таки следующей по какому-то собственному пути. Всегда было чувство, что меня ведет моя звезда».
Лариса Миллер. Упоение заразительно. Эссе. М., «Аграф», 2010, 208 стр., 1000 экз.
Собрание эссеистики известного поэта, состоящее из двух разделов: «Сиянье им руководит. Статьи о поэтах и поэзии» (про Георгия Иванова, Владимира Набокова, Владислава Ходасевича, Арсения Тарковского, Бориса Чичибабина, Леонида Аронзона и других) и «О том, о сем» (про Лидию Чуковскую, Юрия Карабчиевского, Отара Иоселиани, Марлена Хуциева; про географию литературной Москвы, про картины Елены Колат, про Венецию и про многое другое).
Татьяна Москвина. Позор и чистота. Народная драма в тридцати главах. М., АСТ; «Астрель», 2010, 288 стр., 5000 экз.
Пикантный, по определению рецензента «Книжного обозрения», роман, в персонажах которого «легко угадываются герои нашей светской хроники»; «Позор и чистота» «органично соединяют в себе достоверность публицистики и эстетику мыльной оперы»; «закрученный по всем законам сериала сюжет перемежается рассуждениями на тему мироустройства, национального самосознания, взаимоотношения полов».
Одесса в русской поэзии. Составитель А. М. Рапопорт. М., «Арт-Хаус медиа», 2009, 192 стр., 650 экз.
Антология стихов про Одессу и стихов, рожденных «духом Одессы», — от стихов Ивана Бороздны (1804 — 1858) и Александра Пушкина до Иосифа Бродского, Игоря Холина, Бориса Херсонского, Асара Эппеля («День, как белая невеста, / Ночь, как фрак на аферисте, / На Привозе за бесценок / Приобрел трубу архангел… / Кто-то вышел прогуляться, / Но обратно не вернулся. / Кто-то спросит старый адрес, / Но ответа не запомнит… / Молдаванка… / Это нас вспоили медом / Те янтарные помойки. / Нам наплакала шарманка. / Молдаванка. / Ночью ломтик лунной брынзы. / Оловянный дождь к обеду. / Накрахмаленные крылья. / Парусиновые перья…»).
Владимир Сорокин. Метель. Повесть. М., «Астрель»; АСТ, 2010, 304 стр.,
35 000 экз.
Февральская завьюженная Россия с занесенными снегом деревнями и дорогами, со станционными смотрителями, у которых всегда нет лошадей; с запахом ульев и воска в деревенских сенях, со свечами и керосиновыми лампами, с прикрытыми салфеткой телерадиоприемниками, где по первому каналу — новости про автомобильный завод в Жигулях, трансляция богослужений — по второму и «озорной перепляс» — на третьем развлекательном, с автоматом Калашникова на стене; с уездным протирающим пенсне доктором Платоном Ильичом Гариным, которому вместе с нанятым возницей Козьмой нужно преодолеть бесконечные семнадцать верст до села Долгое, где свирепствует страшная эпидемия, — новая повесть Сорокина, представляющая, кажется, все вариации мотивов метели из русской классической литературы — от Пушкина до Чехова, Толстого, Булгакова, завершается в финале уже чисто сорокинским явлением новых хозяев (де-факто) русской земли — китайцев. В отличие от предыдущих повестей («День опричника» и «Сахарный кремль» — см. «Библиографические листки» в № 1, 2007, и
№ 11, 2008), своеобразных антиутопий, написанных отчасти с публицистическим напором, повествование «Метели» сориентировано на создание метафоры (если не философогемы) ментальности русской истории [1] .
Ольга Сульчинская. Апрельский ангел. Стихи. М., «Арт Хаус медиа», 2010, 112 стр., 650 экз.
Книга стихов, которая, по мнению издателя, поможет более полно представить поэзию московской поэтессы Ольги Сульчинской, уже достаточно известной по журнальным публикациям, но впервые выходящей к читателю с таким развернутым текстом. Одно из определений специфики ее дара содержится в предисловии Бахыта Кенжеева: «Стихи, давшие название книге („Апрельский ангел”), читаются как благодарное посвящение Ходасевичу. Нет, Ольгу Сульчинскую не назовешь его ученицей — в поэзии она куда теплее, повседневность не вызывает у нее такого гневного отторжения, как у Владислава Фелициановича, и по строкам ее стихов гуляют добрые симпатичные звери, то есть существа, заведомо чуждые трагических построений». «Я царь. Живу один. Земля моя пуста. / Я также телепат. Я шлю свои эдикты / Реке и зарослям прибрежного куста. / Куст отвечает вслух. Он говорит: „Иди ты…” // И я иду. Вокруг — безлюдные поля. / Чужие города горят на горизонте. / Я царь, иду один, пуста моя земля, / Но я не одинок: со мной мой шарф и зонтик. // И мой Господь со мной. И Он не одинок! / Я смертен — и Ему я помогу немного, / Но я сегодня с ним. Как зонтик, как сурок. / Я, царь, иду за Ним. Легка моя
