И действительно, всех названных авторов роднит прежде всего внимание к языку, знание его и умение творчески им пользоваться, во многом оживляя и расширяя его возможности.
В подзаголовок каждого очерка Зубова вынесла обобщенную характеристику творчества каждого из авторов: «Лев Лосев: филологическая оптика», «Виктор Соснора: палеонтология и футурология языка», «Дмитрий Александрович Пригов: инсталляция словесных объектов», «Тимур Кибиров: переучет в музее словесности» и так далее. Каждая из этих характеристик точно определяет место исследуемых поэтов в современной русской словесности; единственное, с чем бы я не согласился, — предложенное Зубовой определение творчества Дмитрия Авалиани — «словесная акробатика»: за этим словом в отечественной критической традиции закрепилась негативная репутация. А Зубова пишет совсем о другом — о колоссальном расширении возможностей поэзии и ее языка, предпринятом в творчестве этого замечательного мастера, к сожалению, очень рано от нас ушедшего.
Кстати, как раз исходя из очерка об Авалиани ясно, что автор книги лукавит, утверждая, что его интересует только язык поэзии и поэтов: она исходит из убеждения, что индивидуальный язык — это и есть поэзия, а его наличие — непременное свойство поэта. Не только настоящего — любого. Уяснив это, становится намного проще провести грань между ним и графоманом.
Со многими частностями в этой книге можно и нужно спорить. Бесспорно в ней то, что поэзия существует, что ее разнообразие сегодня очень велико и что именно благодаря ему мы можем говорить о наступлении новой великой эры русской поэзии, внутри которой мы, не всегда замечая это, уже не первое десятилетие.
Завершает последний в книге очерк о поэзии Авалиани его уникальный текст о Петербурге: его можно читать как многократное повторение названия этого города, но если правильно перевернуть страницу — перед нами окажется подробное описание культурного ореола этого дорогого для петербуржанки Зубовой имени. Думается, «сильная позиция» именно этого примера в книге — далеко не случайна. А точку в ней ставит небольшой литературный анекдот о лицейском товарище Пушкина, который не стал настоящим поэтом, потому что во всем слушался своего преподавателя словесности профессора Н. Кошанского. В отличие от непослушного Александра Сергеевича, который, по мнению педагога, портил язык. Что из этого получилось, мы знаем.
К у л ь т-т о в а р ы. Феномен массовой литературы в современной России. Сборник научных статей. СПб., «СПГУТД», 2009, 336 стр.
Этот сборник, составленный из статей участников одноименной международной конференции, прошедшей в Петербурге два года назад, был призван, по замыслу организаторов, подвести предварительные итоги изучения того, что реально читает сегодня самый читающий в мире постсоветский народ.
Оказалось, очень много что: и классику, и детектив, и женский роман, и фантастику, и фэнтези, и биографические книги — в общем, практически все.
Очень по-разному читает и, главное, очень разное вычитывает. Поэтому неслучаен явный крен в социологию чтения, который заметен уже при взгляде на оглавление книги.
Мы разные, нам наконец не только это разрешили, но и дали возможность осознать эту разность — и вот объективный результат такого осознания: читаем что хотим.
Особое внимание авторы сборника уделяют соотношению массовой и так называемой элитарной литературы, границы которых постоянно меняются. Действительно, как быть, например, с ремейками: с одной стороны, их можно отнести к упрощенным пересказам и переложениям классики, чаще всего — на современный лад и язык, то есть к явлениям масскульта; но ведь, с другой, они были бы невозможны без постижения автором того классического текста, от которого он отталкивается, а главное — они безусловно подразумевают и читательское знание того произведения, от которого отталкивался писатель, без этого будет не только неинтересно — просто непонятно, о чем речь: значит, ремейк — штука не вполне массовая в традиционном понимании.
Но и элитарная литература (опять-таки прежде всего в силу читательского разнообразия) тоже стремится быть читаемой, а для этого берет на вооружение приемы масскульта (впрочем, и тут уже есть давняя традиция — по крайней мере, от Достоевского идущая).
Наконец, детская литература, о которой тоже много пишут авторы сборника. Тут ведь все еще сложнее: она массова, как говорится, по определению. Но что будут читать после нее и будут ли вообще это делать новые поколения? И что можно сделать для того, чтобы все-таки стали? (Не случайно среди организаторов конференции — Российская национальная библиотека, а среди авторов — ведущие библиотекари страны.)
Я только кратко очертил основной круг проблем, которым посвящены статьи этого интересного сборника, в котором приняли участие многие известные авторы из России и других стран; их участие в коллективном исследовании показывает, что названные проблемы волнуют не только практиков, но и вполне академических ученых. Тем более что, не зная, что такое массовая литература, то есть не понимая ее генезиса, жанровой динамики, внутреннего устройства, нельзя и говорить о ее месте в нашей жизни, о том, что нас в действительности ожидает.
В этом году в рамках петербургского книжного фестиваля прошла очередная конференция, посвященная современной русской литературе. На этот раз подведение итогов первого десятилетия нового столетия было официально объявлено ее целью. Удалось ли это — увидим через год, когда материалы научного форума будут собраны в книгу.
