интересы очень трудно. Помните реакцию бравого солдата Швейка на плакат о героизме вымышленного солдата Йозефа Бонга: «Такими плакатами старая, выжившая из ума Австрия хотела воодушевить солдат. Но солдаты ничего не читали: когда им на фронт присылали подобные образцы храбрости в виде брошюр, они свертывали из них козьи ножки или же находили им еще более достойное применение». Йозеф Швейк и его создатель Ярослав Гашек не хотели сражаться за Австро-Венгрию, поэтому такая пропаганда их только раздражала.
Советские солдаты были не глупее чешских, воевать за мировую революцию они явно не желали, поэтому уже в декабре 1941 года Лев Мехлис запретил использовать в красноармейских газетах лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Место старого революционного призыва занял новый — «Смерть фашистским оккупантам!». А в январе 1942 года Александр Щербаков назвал русский народ «первым среди равных» в семье народов СССР.
Сталин, Щербаков, Мехлис, Жданов никогда бы не обратились к «руссоцентризму», не рассчитывай они на быстрый и вероятный успех. О таком успехе не стоило и мечтать, если бы на месте русской нации существовал лишь конгломерат ярославских, орловских, пензенских крестьян, питерских рабочих, уральских мастеровых, московских интеллигентов, не связанных ничем, кроме русского языка.
Бранденбергер, вслед за известным русистом Ричардом Пайпсом, утверждает: русскоговорящий крестьянин «плохо понимал, что такое русскость. Он мыслил себя не как „русский”, а как „вятский” или „тульский”». Отсюда следует вывод: у крестьян не было ни национального самосознания, ни патриотических чувств. Бранденбергер подкрепляет эту мысль цитатой из статьи Льва Толстого: «Я никогда не слышал от народа выражений чувств патриотизма». Но ведь в русском образованном обществе того времени, как, впрочем, и в наши дни, слово «патриотизм» часто приравнивалось к словосочетанию «казенный патриотизм». В этом значении использовал его здесь и Лев Толстой. Но быть патриотом и говорить о патриотизме — не одно и то же, а фраза, выхваченная из контекста, которого Бранденбергер, очевидно, не знает, решительно ничего не доказывает. Автор же будто и не читал ни «Войны и мира», ни «Севастопольских рассказов», хотя для суждения о национальных чувствах самого Льва Толстого они дают куда больше пищи, чем его поздняя статья «Христианство и патриотизм».
Дэвид Бранденбергер — последователь Бенедикта Андерсона, автора «Воображаемых сообществ», самой цитируемой книги о генезисе нации и национализма.
С точки зрения Андерсона, быть членом нации значит ее воображать. «Воображение» здесь эквивалент более привычного нам (хотя столь же туманного) понятия «национальное самосознание». Если для Ренана нация была ежедневным плебисцитом, то для конструктивистов нация — что-то вроде ежедневного экзамена. По логике конструктивистов, образцом националиста должен быть профессор отечественной истории. Он знает, за что нужно любить свою страну, он даже может связно объяснить, что такое патриотизм. Но ведь все нормальные люди не любят экзамены. Зачем простому обывателю, скажем, из Тамбова «воображать» свое мнимое родство с жителем Кинешмы? У него и без того дел много, «воображать» некогда. Но вот стоит ему столкнуться с чеченцем, необрусевшим немцем или даже казанским татарином, как он без труда вспомнит о своем родстве с русскими по всей стране.
А если с чужаками не приходится встречаться, то и о национальном самосознании можно позабыть. В нем нет необходимости. Еще девяносто лет назад об этом писал дальновидный и знающий австрийский марксист Отто Бауэр: «Разве, в самом деле, все члены нации сознают свою взаимную связь? <…> Немец, знающий только немцев, слышавший только о немцах, не может сознавать своего отличия от других национальностей, стало быть, и своего сходства со своими товарищами по нации <…> он лишен национального сознания. Но его характер, может быть, именно поэтому чище в национальном отношении <…> именно он может быть немцем с головы до ног» [4] .
Для Эрнеста Геллнера, основоположника конструктивизма, национализм был политическим принципом. Но ведь национализм (преданность нации) и патриотизм (преданность родине) возникают спонтанно — как чувство, как способ мировосприятия, на политический же уровень они могут и не выходить, как и на теоретический. Борис Слуцкий писал о Михаиле Кульчицком:
Одни верны России
потому-то,
Другие же верны ей
оттого-то,
А он — не думал, как и почему…
..........................
Она была отечеством ему.
А за сто с лишнем лет до этих стихов были написаны другие:
