О том, в частности, почему поэма о Василии Тёркине на материале Финской войны у А. Т. не получилась. «Не та это была война. В ней были и жестокость, и героизм, и дурость, в ней не было одного — справедливости. Следующая война всё расставила по местам».
Здесь же публикуется очерк писателя Александра Мелихова — к 100-летию поэта и редактора. «Твардовский слишком часто воспевает враждебные друг другу стихии, но это трагедийное начало (которого он, впрочем, чаще всего не замечает) не главное, что угрожает его долгой жизни в русской поэзии. Жизнь Твардовского в русской поэзии зависит от того, сохранится ли в России такое социальное явление, как народная интеллигенция» .
Валерий Сендеров. Другая Олимпиада. — «Посев», 2010, № 4.
«В российском образовании что-нибудь принципиально новое выдумывать просто не нужно. Лучше прежней системы человечество пока еще ничего не нашло. Можно называть ее советской — дело не в словах. Хотя в действительности она — старая немецкая система, перекочевавшая через докатастрофную Россию в Советский Союз. Тысячу раз оправдавшая себя историческая система».
Роман Сенчин. Летопись печальных времен. О книгах Бориса Екимова. — «Октябрь», 2010, № 7 <http://magazines.russ.ru/October> .
«Не раз приходилось читать обвинения критиков: Екимов пишет очень спокойно, его герои эмоционально бедны. На мой взгляд, это совсем не так — трудно в современной русской литературе найти прозу столь кровоточивую. <…> В русской литературе последних двадцати с лишним лет (начиная, пожалуй, с распутинского „Пожара”) появилось много экспрессивных, громких произведений о гибнущей России. Но эта громкость их и обесценила, оставила в прошлом. Трудно долго слышать набат, шепот же заклинания — завораживает, пронимает. Борис Екимов в своих рассказах заклинает землю от опустошения, людей — от очерствения. Он год за годом осматривает тот кусочек земли, что знает с раннего детства, перебирает людей, ищет среди них праведников. И — находит. Хотя они у Екимова — тоже обычные люди со своими слабостями, недостатками, и все же на них еще держится человечья жизнь, не превращается в звериное существование...
Может быть, люди далекого будущего, заинтересовавшись, что там происходило у нас в 80-е, 90 -е, нулевые, перебрав горы дисков с фильмами, выпусками новостей, груды книг, найдут ответ в рассказах Екимова. Конечно, будут удивлены, зачем воровать колхозную солому, чтобы накормить колхозную же скотину („Тарасов”), скорее всего, будут негодовать, узнав, что можно было сначала упросить человека взять на откорм бычков-доходяг, обещая ему золотые горы, а потом этих откормленных бычков отобрать („Набег”), недоуменно почешут затылок, прочитав, что люди были готовы голодать, но не допустить, чтобы один из них взял клок земли в аренду и выращивал на нем хлеб („Враг народа”)...
Да, уверен: эмоциональный отклик у читателей будущего на „спокойно” рассказанные истории Екимова возникнет».
Тициано Скарпа. Венеция — это рыба. Путеводитель. Вступление Г. Киселева. — «Иностранная литература», 2010, № 7 <http://magazines.russ.ru/inostran> .
Из вступления: «Светлейшему граду в кои-то веки повезло с бытописателем из местных. Они, как водится, не очень горазды на всплески чувств к родным палестинам, тем более таким, как Венеция, вечно ускользающим и размноженным лагунной рябью. <…> Автор этого рельефного путеводителя по собственным ощущениям и опыту жизни в Венеции, путеводителя, который никуда не ведет, наконец-то оказался писателем, а не новоиспеченным краеведом, известным по основному роду занятий как домохозяйка, порнозвезда, телеведущий, футболист, феминистка, дизайнер, пластический хирург, скандальный журналист, лукавый политик, ловкий магнат, в свою очередь начинавший продавцом электровеников, мэр-философ или рок-музыкант. Писателем, за плечами которого несколько знаковых романов и сборников рассказов рубежа веков. В 2009 году роман Скарпы „Stabat Mater” удостоен престижнейшей литературной премии Италии „Стрега”. Ну а в этой своей едва ли не самой удачной, на наш вкус, книге автор словно приглашает читателя прикоснуться, принюхаться, прислушаться, приглядеться к сразу не осязаемым атомам венецианского благолепия, отведать местного напитка, испробовать кушанье, освоить говорок. Карманный словарик причудливой городской топонимики из раздела „Глаза” становится кодом доступа к исконной Венеции, „не замыленной” ордами иноязычных пришельцев. Однако мы открываем Венецию не потаенных задворок, неведомых островков, диковинных блюд или непролазных дебрей диалекта. Венеция Скарпы давно слилась с гостеприимной лагуной, сделавшись неотъемлемой частью пейзажа между небом и водой. Достаточно взглянуть на него сквозь трехмерный кристалл этой необычной инструкции по пользованию Венецией. Тогда станет ясно, что истинный жанр книги — литературное приношение, домодельная подвеска венценосному городу от одного из его преданных уроженцев».
Почему бы не издавать подобные книги под одной обложкой с «классическим» путеводителем? Отличный, по-моему, был бы проект.
