Дмитрий Бутрин. Общество совершенной памяти. — “
“Представьте себе общество, значительная часть членов которого (не 0,3 — 0,4%, как в XIX веке, и не 2 — 3%, как в XX, а десятки процентов) имеют собственный полноценный архив, в котором зафиксированы почти все их коммуникации с внешним миром. Да, сейчас мы говорим именно о письменном архиве — но учтем, что речь идет о фиксации почти любых письменных коммуникаций, от дружеской записки до эссе, от протокола деловых переговоров в мессенжере до любовных писем — с пока еще небольшими вкраплениями фотографий. Но уже в течение десятилетия-другого развитие электронных коммуникаций должно неизбежно привести к гораздо более детальному документированию всей человеческой жизни”.
“Слишком многое в человеке построено на стирании, выцветании памяти, причудливом процессе сохранения важных и неважных подробностей и забвении — именно личная история определяет ощущение „я”. Теперь представим себе невероятную жестокость мира: современные информационные технологии — это во многом и есть ожидавшаяся фантастами „машина времени”, возвращающая в прошлое”.
Дмитрий Быков. Закон Трифонова. — “Известия”, 2010, на сайте — 27 августа <http://www.izvestia.ru>.
“Трифонов никогда не писал об этом быте как таковом — главным открытием его московской прозы был широчайший исторический фон, контекст, из которого вырастали гротескные картинки тогдашнего жадного копошения: такой-то обменялся, такой-то достал стол красного дерева, — но все это происходило в молчаливом присутствии великих и ужасных теней. Прошлое было рядом, счеты сводились до сих пор, споры народовольцев из „Нетерпения” звучали пугающе актуально, и выходило, что революция была ярче, лучше, осмысленней, чем все эти „Предварительные итоги”. Единственным итогом истории, по Трифонову, был человек — общество всегда безнадежно; и девятнадцатый год выковал лучшую породу людей, нежели шестьдесят девятый. Люди семидесятых постоянно мечтали о „другой жизни”, грезили ею, потому что в этой было уже невыносимо душно, — отсюда их интерес к эзотерике, изображенный Трифоновым так точно, саркастично, а все-таки и сочувственно. Этой другой жизни не было, в нее было не прыгнуть: единственной альтернативной реальностью была история русской революции. Историей Трифонов жил, неутомимо ее осваивая, и парадокс заключается в том, что на нем эта тенденция прервалась, как отрезало”.
Дмитрий Быков. И разве молчишь ты? — “Известия”, 2010, на сайте — 13 августа <http://www.izvestia.ru>.
“Двадцать пять лет назад, летом 1985 года, Валентин Распутин после многолетнего молчания опубликовал повесть „Пожар”, ставшую — кажется, помимо авторской воли — провозвестницей перестройки. Задумал он ее, разумеется, задолго до пришествия Горбачева, а напечатал бы без него или нет — бог весть”.
“Распутинский „Пожар” шире и глубже навязанного ему социального смысла. Помню, как эту вещь ругали тогда за публицистичность и даже „полухудожественность”, — художественности, вишь ты, всем не хватало; а между тем почти все эстетские и высокохудожественные сочинения восьмидесятых-девяностых канули, но „Пожар”, увы, не утратил поистине обжигающей актуальности. Большой художник может себе позволить прямую речь, а вот чего не может позволить — так это эскапизма, бегства от реальности, от того, чем живет и мучается большинство”.
Дмитрий Быков. Грин, переводчик с неизвестного. 23 августа мы отметили — непышно, тихо и узким кругом — 130 -летие гениального русского писателя, создателя бесконечно манящей реальности. — “Новая газета”, 2010, № 93, 25 августа <http://www.novayagazeta.ru>.
“Грин указал русской литературе прекрасный, спасительный путь — прочь от России или, если угодно, в Россию, но кружным путем. В самом деле, русскую реальность описывать больше невозможно, да и не нужно. В ней нет ничего нового. Описывать русскую жизнь — значит пилить опилки. Русский реализм давно выдохся. Русскую орнаментальную прозу — стилистические фиоритуры поверх все того же невыносимо однообразного пейзажа — читать в принципе невозможно. Все сюжеты уже были. Типажи по большей части описаны, а новым неоткуда взяться. Проблема российской реальности не в том, что она кровава, криминальна, дискомфортна, тоталитарна и т. д., а в том, что она скучна”.
“Литература сегодня должна разрывать круг русского существования и писать о том, чего еще не было, воспитывая в читателе опять-таки те качества, которых у него нет. Ибо то, что есть, обнаружило свою роковую недостаточность”.
Дмитрий Быков. Последний звонок, или Отречемся и отряхнемся. По каким правилам будем жить? — “Новая газета”, 2010, № 71, 5 июля.
