Эти двадцать страничек из ежедневника, где на странице за 1 января было написано: «июль 1990», поначалу были для меня загадкой. Сопровский всегда что-то писал: стихи, статьи, письма, дипломы друзьям и даже кандидатскую диссертацию какому-то восточному человеку — проще было бы сказать, чего он не писал. Он не писал в дневник, то есть не вел регулярных записей. Почему за полгода до внезапной своей гибели он взялся день за днем описывать происходящее вплоть до сентября? И также внезапно прекратил.
В дневнике этом нет ничего о литературе, только события и размышления по их поводу. Он начинается со слов: «Перестройка <...> кончилась. <…> Хуже, лучше — дальше будет что-то другое». На последующих двух десятках страниц уместился прошлый, многоликий, противоречивый мир. Шум времени и голоса улицы: простой люд в очередях, государственные и партийные деятели, американка русского происхождения, прораб Скороходов, стрелявший из ружья по окнам горкома, неизвестный литератор со своей «сарайкой» рукописей, крыльцо в глухой деревне под Кимрами, которое мы собрали из остатков коровника, и деревенский юродивый Вася. Все они яркие, живые, как и сам Сопровский. Например, в эпизоде с шестилетней дочерью, где он шутит про джинна-Брежнева или поправляет Гребенщикова, что советская власть и талант может разрешить, потому что талант сила, а она признает силу, а вот живую душу… Или спорит с Цветковым.
В этих записках Сопровский предстает перед читателем истинным патриотом своей страны, беспокоящимся о ее будущем, защитником слабых и униженных. Как он написал в своих стихах: «И буду не злым и не гордым, а разве что любящим вас». Интересны прогнозы Сопровского. Как в юности, когда он просчитывал шахматные партии (его родители были шахматистами), или в конце восьмидесятых годов, когда он делал политологические обзоры для радио Би-би-си, он просчитывает в этом дневнике варианты возможных событий. Когда Саддам Хусейн расстрелял 120 своих офицеров, Сопровский написал (дважды), что это начало конца иракского лидера. Этот конец мы наблюдали не так давно. Мы живем во времена, когда истории, о которых писал Сопровский в своем дневнике, повторяются и завершаются. Как, например, сюжет с генералом КГБ Калугиным, о чем не без юмора рассказал Саша. Та история очень напоминает нынешний шпионский скандал с полковником контрразведки Шербаковым, который, сложив в портфель личные дела действующих русских разведчиков, улетел за границу. Похоже, генерал КГБ стал примером полковнику СВР. Чем не продолжение детектива под названием «Двадцать лет спустя»?
Правда, одно место в дневнике вызывало у меня сомнение — то, где он критикует фильм «Так жить нельзя» Станислава Говорухина. Я не помню фильма, но люблю этого режиссера, и Сашины нападки показались мне несправедливыми. Каково же было мое удивление, когда я прочитала в одном из интернет-изданий, что режиссер Александр Роднянский, представляя передачи Пятого канала, в том числе и передачу «Картина маслом», которую ведет писатель Дмитрий Быков, сообщил: «В одном из последних ее выпусков, посвященном 20-летию фильма „Так жить нельзя”, в студию пришел режиссер Станислав Говорухин и неожиданно начал просить прощения у аудитории за то, что сделал эту картину».
Дневник заканчивается записью от 11 сентября 1990 года: «11. Вт. День исторический». Сейчас уже не вспомнить всех событий этого дня, но это, конечно, было началом «чего-то другого», о чем Сопровский писал на первой странице дневника. Полистав старые газеты, я нашла, что в этот день Верховным Советом РСФСР была принята Программа перехода к рынку и программа «500 дней». Все-таки у Сопровского было необыкновенное чувство времени, ведь главное настроение дневниковых записей именно в необходимости перехода к рынку. Понятно, что после того как это свершилось, писать ему стало неинтересно. И в этом, может быть, разгадка, почему дневник внезапно обрывается.
Но были еще стихи. Когда я нашла в черновиках несколько последних стихотворений (одно из них не было закончено), я узнала в них дневниковые мотивы: «Беломор», демократы со следственным стажем, обрывки наших разговоров о том, почему наша жизнь не изменилась и мы по-прежнему бедно живем, хотя времена изменились. И еще про душу. Так что итог размышлений из дневника я прочла в стихах поэта:
То ли кожу сменившие змеи
Отдыхают в эдемском саду —
То ли правда, что стала честнее
Наша родина в этом году.
Если нет — то на сердце спокойней,
И легко мне, и весело так
Наблюдать со своей колокольни
Перестройку во вражьих рядах.
Если да — я и молвить не смею,
Как мне боязно в этом раю:
