А может, ничего бы не написал, прочитал бы Кафку и умер от возмущения.
На Юго-Западе было…
Обычно начинаешь картинку от сильного впечатления, которое перед глазами, то ли из памяти всплыло, то ли на улице увидел... Шел как-то, задумался, вечер, осень, и вдруг вижу — из-под земли желтый свет! А это, оказывается, вход в метро. Приехал домой, и только одно перед глазами — синий вечер, желтое пятно и отражения желтого в черных лужах... Получилось вовсе не метро, но это уже не важно — картинка получилась.
Поделом — страх!..
Природа — не цветочки-лепесточки, она огромное пространство, которое нас знать не хочет. Вроде все об этом знают, но, как всегда, знать мало, надо на своей шкуре испытать.
Выйти из города, прислушаться…
Пройдет миллион лет, нас не станет, следы сотрутся... Очень на то похоже, с каждым годом становится понятней. А ее, природы, пространство, темное, молчаливое, — останется. Выходишь вечером к берегу реки и видишь... Нет, не видишь — чувствуешь. Жутко становится. Наглядно, убедительно земля демонстрирует нам, что лишние... Оттого и живем, кучкуясь, чтобы об этом забывать.
Нет, не демонстрирует она, просто молчит. Говорят, мы ее портим. Наверняка. Но у нее после нас времени хватит, все заживет, забудется…
Скрипим помаленьку…
Один художник, давно умерший, говорил мне, что жизнь из него вытекает, когда он “взвешивает соотношения пятен”.
— Рисовать легко, — он говорил, — а вот довести картинку… чувствую, как нервы скрипят…
О драме…
Все отношение к жизни, переданное поколениями, воспитанное с детства, весь жизненный опыт, наконец, требует — драму! Где драма?..
Разве нет в жизни драмы укорененной, неистребимой, в самом корне бытия?
Смотрю на дерево, траву, кота на траве, на реку, которой нелегко тащить свою воду неведомо куда... Вижу сплошную пронизывающую боль и беспокойство во всем, существующем на земле.
Не надо деклараций, крика, ругани, яркости, шелухи концептов и хеппенингов... красот эффектных не надо...
Нужно, чтобы во всех простых вещах, деревьях, лицах был бы драматический отголосок нашей жизни, человеческой, звериной, растительной — любой, везде, всегда.
Выражение лица…
Если человек идет писать прозу и говорит: “Иду работать”, — можете не читать.
Главное — выражение лица. Когда нужное выражение — нет проблем.
А вот как оно дается — не знаю. Например, лицо старой обезьяны, завидевшей банан. Но высоко на ветке. Очень высоко. Но ловкая обезьяна. Но старая.
Но хочет банан. Но уже не так сильно хочет...
Больше миниатюры не получится, значит.
“Короткий конец!”
Прожить жизнь и в конце бояться — это полный курцшлюсс, как говорила моя бабка, когда перегорали пробки…
Своя пещера…
Говорят на открытии выставок глупости — улыбаюсь, помалкиваю. Прихожу, когда никого нет, пытаюсь новое усмотреть…
