за мудрыми словами пустота. Как в небе — сколько ни лети ввысь, а будет все тот же пустой зыбкий воздух.
— Тетушка, тебя кличут! — вырвал меня из путаных моих мыслей Гармай.
Ну вот, так всегда. Подумать не дадут старушке.
Брюзжа, я вышла на крыльцо.
...Юноша был высок, хорошо сложен, а одет хоть и бедно, но опрятно. Сразу видать, издалека. Глаза у него усталые и какие-то словно пеплом присыпанные.
— Ну, ты меня звал? — неприветливо буркнула я, глядя поверх его черноволосой головы. С посетителями именно так и надо, неласково.
У кого и впрямь нужда, перетерпит подобное обращение, а кто не по делу пришел, тот сразу поймет, что здесь ему не медом намазано, бесплатного развлечения не жди.
— Я, госпожа Саумари... — Голос у него оказался столь же тусклым, что и взгляд. — С бедой я к тебе. Люди посоветовали.
— Оно понятно, что с бедой, — оскалила я черные зубы. — К ведьме, парень, с радостями не ходят. Ну, чего столбом встал? Пошли в дом.
Провела я его туда, где обычно людей принимала, — в комнату с крысиными черепами да с пнем из меннарских лесов. Запалила стенные факелы, уселась на седалище свое, свистнула коротко — и выбежал из своего уголка Гхири, залез мне на плечо и зубки оскалил. Мол, остерегайся меня, незнакомец, я тут хозяин. Все тут мое...
— Ну, садись, — велела я. — Рассказывай, зачем ты из дальнего Ноллагара своего ко мне пожаловал. Чай, путь-то не ближний, половинку луны небось тащился?
Вытаращился он на меня. Убедился, что и впрямь ведьма. Все знает. А хитрости и нету никакой — плащ у него ноллагарский, из грубой шерсти сработанный, да и закидывает он его край на плечо, как только у них, в Ноллагаре, и принято.
— Беда у меня, госпожа, — повторил он глухо, сидя на корточках и глядя на меня своими бесцветными глазами. — Невесту мою украли. За три дня до свадьбы.
— Бывает. — Я сухо кивнула. — Значит, кто украл, тот сильнее любит.
Ох и вскинулся же он! Едва, гляжу, от брани удержался.
— Худгару это, самый зловредный разбойник в наших краях. У него большая шайка, на всех страх наводят. Алинсури в поле работала, когда они налетели... на мохнатых конях своих да в броне. Не одна она была, с матерью и сестренками младшими. Их-то не тронули, а ее поперек седла?— и в лес. Там у него, всем известно, логово, у душегуба.
— А ты где был, жених?
— Да мы с отцом в кузне... Прибегают к нам, ревут... Увезли, говорят, нашу Алинсури.
Я внимательно оглядела его. Крепкий парень, и не только, видать, мышцами крепкий. Известное ж дело, с разбойниками селянину вязаться никак не возможно. А вот не смирился...
— Так то дело уголовное, — ухмыльнулась я. — Это отцу девушки надо к уездному начальнику челобитную, тот воинов должен отрядить, на вызволение. Таков порядок.
Лицо его скривилось, точно от ягоды недозрелой.
— Да что ты несешь, госпожа? Какие воины? Всем в Ноллагаре известно, что Худгару с уездным начальником дружки неразлейвода. На одной улице росли, вместе в салки еще вот такими играли. И посейчас дружат, и каждую луну к господину уездному начальнику от него люди приезжают, мешки привозят. Потому и нет на него управы.
— Ну а наместник? Отчего же наместнику не пожаловаться? Чай, с наместником-то он в салки не гонял?
Мне, конечно, все уже было ясно, однако хотелось понять, ясно ли то же и парню.
— Толку-то от наместника? — сказал он кисло. — Наместнику уж от начальника уездного мешки везут. Это первое. А второе, будто ты, госпожа, не ведаешь, что указом государевым запрещено
