— Нет, госпожа. Не пройдет, — решительно сказала я. — Способ их спасения я уже выбрала, и тебе меня не отговорить. Это окончательное решение.
— Я вижу, — кивнула она. — Жаль... Ты жестока к нам. Я могла бы угрожать, что в отместку погублю твоих щенков... но скажу правду — не в моей это власти. Их линии судьбы закрыты для богов ночи и богов дня... И посему простимся.
— Да, — согласилась я. — Прощай, луна.
Фигура ее сверкнула нестерпима ярко, потом дрогнула — и втянулась в белый луч. Миг — и обычный лунный свет заливает каменный пол и кружится в нем обычная мошкара.
И еще — холодный пот, и ломит плечо, на которое я неловко оперлась. Зато уже не сон.
Не было страшно, как после первого сна, а только томила меня грусть. Я сама себе удивлялась, с чего бы? Луну, выходит, пожалела и многочисленную родню ее? Так ведь нет их вовсе, придуманы они людьми, и я сейчас не с богиней ночи говорила, а с тем кусочком себя, что живет где-то глубоко. То ли в мозгу, то ли в сердце — наставник говорил, что люди думают и тем и тем. Рождается мысль в сердце и с кровью оттуда поднимается в мозг, а уж там поселяется надолго...
Он кивнул мне, плотнее запахнулся в потертый плащ, и лунный свет клубился у босых его ног, пыльных и усталых. Волосы, так до конца и не съеденные сединой, свисали до плеч, а глаза смотрели внимательно и сочувственно.
— Да, девочка, досталось тебе... — протянул он негромко.
Я боялась пошевелиться. Вдруг развеется, растает в лунном свете? Сон ли то, видение или невозможная явь — лишь бы не разрушить. Мне и дышать страшно стало.
— Помнишь, я тебя всегда учил мыслить трезво. — Он подошел ближе, опустился передо мной на корточки и, протянув руку, коснулся прохладной ладонью моего лба. — Но сейчас, похоже, ты забыла мои уроки. Давай попробуем вместе посмотреть на случившееся. Ты полюбила этих людей, и полюбила самой сильной любовью, той, что рождается в сердце. И это хорошо. Сама понимаешь, совершенно не важно, родные ли они тебе по крови. Ты ради их спасения готова пойти на смертные муки. И это само по себе достойно уважения. Но давай взвесим последствия.
Он убрал руку с моего лба и по старой своей привычке почесал себе за ухом.
— Навредишь ли ты им, если завтра сделаешь вид, будто раскаялась, если принесешь мраморным болванам жертвы и потопчешь забавную игрушку своего гостя? Смотри, им осталось не более трех дней пути до цели. Даже если завтра полетит приказ в Сиараман, тамошнему наместнику придется потратить немало времени, чтобы во все концы выслать ищеек. Вспомни, это же огромный край. “Где-то в предгорьях”, — передразнил он. — Там можно лунами искать, годами. А за три дня? Вероятность такая есть, но не более, чем если, скажем, государь захочет уйти с трона, дабы у себя на огороде капусту выращивать. Или, к примеру, чем если дурочка Миумах тайком стихи об устроении мира сочиняет.
Наставник поднялся на ноги, расправил члены и, встав у противоположной стены, оперся на нее спиной. Странное дело, лунные лучи почти не достигали этой стены, но фигура его светилась так, будто он стоял прямо напротив окошка.
— Я понимаю, — помолчав, усмехнулся он, — ты думаешь о всяких дорожных превратностях. Бывают превратности, нам ли с тобой не знать? Но гляди, у них лошадь, у них четыре полных бурдюка с водой и еще один с вином. У них хорошая еда, не портящаяся — вяленое мясо да лепешки. Они пойдут по степи — значит, никому не попадутся на глаза. Тамошние племена в такую жару отгоняют скот к северу. Да, воды они могут не найти. Значит, где-то примерно через седмицу конь падет и далее они пойдут пешком. К тому времени у них останется два бурдюка. Если беречь воду в пределах разумного, этого вполне хватит. Ничего, потащат на себе. Ты недооцениваешь их силу. Просто потому, что почти все время видела Алана израненным, беззащитным. На самом деле он довольно крепкий мужчина. Мальчик тоже очень неплохо развит для своих лет. Ты подумай, прежде чем встретиться с тобой, они не менее года странствовали по землям Высокого Дома. Думаешь, тогда им не приходилось страдать от жары, от жажды, от голода? Не приходилось таскать тяжестей, избегать хищников, ядовитых гадов и опасных людей? К тому же ты послала с ними Гхири, а он умен. Он лучше человека чует близость воды, он быстрее заметит ядовитую змею и загрызет ее. Да, я понимаю, несмотря на все предосторожности, могла случиться беда. Но в этом случае оба уже погибли, давай смотреть правде в лицо. Ты не вернешь их никакими своими подвигами. Однако это маловероятно. Скорее всего, они прекрасно доберутся до своего укрытия, вызовут с неба лодку и улетят из наших земель.
Слова скреблись у меня в горле, просились на язык, и я с трудом сдерживала себя. Только бы не разорвать эту хрупкую связь между нами!
А он, похоже, и не нуждался в моих ответах. Он говорил сам — негромко, спокойно и уверенно.
— Теперь посмотри, что будет, если ты найдешь в себе мужество преклонить колени, изобразить покорность. Крайне сомнительно, что этим ты навредишь своим... Зато вернешься в Огхойю и продолжишь свое дело?— помогать людям. То, в чем мы с тобой и видим смысл нашей жизни. Ты будешь лечить больных, будешь принимать роды, будешь спасать попавших в беду — как старика Иггуси, как вдову Таурмай, как ту девочку из Хайомийи... А когда ума твоего, целебных трав и книг будет недостаточно?— тогда ты будешь брать меч, крайнее наше средство. Подумай, скольким ты еще способна помочь. Тебе пять дюжин, но ты еще крепка, у тебя нет ни одной серьезной болезни, ты протянешь долго — дюжину, две... Если же завтра
