оставляя и шум разговоров, и шёлк дорогой шелухи,
оставляя и трепетный город, в котором всё родинки милые,
лица, голоса, жесты, — всё, что любил,
ради праздника и ради чуда,
ради безлюбия благословенного,
шелухи бессловесной любви.
На столе — крест и хлеб.
Так свобода от Бога,
но и сильная тяга Его.
Памятник
Уж время памятник ваять, уж время выбирать металл:
медь, бронза, сталь Дамаска, сиречь, магниторогского завода,
уж время, время. Оттого ли, что угол солнца так весною мягок,
что асцендент прекрасен и недостижим,
что полузнание царит, а начала знаний отдалены за преступленья
каждого и всех.
Мы все преступники.
Но памятник живёт, не просит есть, ни пить, желанием не дышит,
что делать с ним, не знает и художник, мастер вездесущих средств.
Уж время, думаю, а памятник растёт.
Все мои просьбы стёрлись и покрылись ложью, предательство ест шоколад
вокруг,
теперь уже нельзя и доказать, что я когда и у кого просила,
просила ли. А только: я жила, была как ветер, разметала пламя,
жгла, согревала, нежила, несла,
с богатыми не ела, не водилась с двуличными, не знала подлецов,
да много что ещё. И мне к лицу даже сплетни обо мне.
Так перед ликом бронзовым идола
жгут жертву.
Но крови жертвы нет на бронзовых руках.
А пепел переходит с рук на руки.
