— Лёндзя!
— Гоу!
— Скажи Рузе, пусть одевается, потому что уже опять полиция наступает.
После этого затрещал пулемет, и Рузя бросилась искать свои панталоны.
Я понял, что нам недолго осталось.
Бодя одной рукой упрямо налаживал пушку. Теперь уже было по барабану, куда она выстрелит, потому что полиция перла со всех сторон.
Матушка с Максом выставляли свои вилы то в окна, то в двери, чтобы враги знали, какое грозное оружие их ожидает.
Дядька спросил:
— Бодя, будешь стрелять?
— Буду.
— Ну так бывай здоров.
Пушка гепнула так, что на противоположной стене появились еще одни двери, а одна полицейская машина радостно вспыхнула. Жаль, что Бодя уже этого не увидел. С крыши раздался грохот, а потом голос тетки оповестил:
— Лёндзю!
— Гоу!
— Я уже полетела!
— Царство тебе небесное, — перекрестился дядька, когда тетка тяжело хряпнулась во двор.
От пушечного выстрела у всех были черные морды, и мы походили на ангольских повстанцев.
Рузя наконец оделась и полезла на крышу к пулемету.
Макс спросил:
— Что мы им сделали плохого?
— Погибнем как герои, — ответила мамуля.
Наверху снова зазвучал треск пулеметных очередей. Я мог гордиться своей женой. И странная вещь: ни разу с ней не переспав, я именно в эту самую решающую минуту почувствовал к ней такую неодолимую тягу, что готов был мчаться на крышу и там под пулями любить ее назло врагам.
И, может, так бы и сделал, но в эту минуту послышался грохот на крыше и голос Рузи:
— Папа!
— Гоу!
— Я лечу!
— Царство и тебе небесное.
Рузя упала вместе с пулеметом.
Дядька повернул медленно свою голову от окна, и я увидел, что у него во рту полно крови. Тело его тяжело осело на пол.
Я подхватил двухстволку и сбил какому-то полицейскому фуражку. На большее, видно, это оружие не претендовало.
