Все замолкают, и несколько послушных голосов, в основном — девчоночьих, тянут дальше:
И вот на фотографии
Мой дед среди солдат,
Шагает вместе с Лениным
С винтовкой на парад…
Я плохо справлялся на уроках физкультуры. Не умел прыгать через козла и подтягиваться. По росту меня ставили предпоследним, был я мал, потом вымахаю и подтягиваться научусь. Последним становился дикаренок Тигран, махонький, жилистый, в свои семь покрытый черным волосом. Он восторженно рычал и мокро скалился на девочек, бросался к ним, распахнув короткие, но цепкие объятия… В туалете я испытал шок, увидев, как он, победно скалясь, с брызгами и журчанием мочится не в унитаз, а на пол…
Наш физрук, седой и хриплый старик, все время истошно свистевший, невзлюбил меня больше всех: на физкультуре в то время я был слабейшим. Честности ради заметим, что уже в десять я вырвался в тройку лучших, хотя с физруком, который сменил помершего прежнего, тоже не ладил. Пока же, еще живой, старик после моих неудач с прыжками через козла поднялся на перемене в класс. Завидев его, я спрятался в страхе под парту. Он спрашивал про меня. Ругался. “Зато он так хорошо читает!” — услышал я голос феи, Александры Гавриловны. Ведьмак что-то забурчал и вышел вон.
Александра Гавриловна повелевала нами спокойно и уверенно. В параллельном классе властвовала нестарая женщина, пестро накрашенная, кипящая возмущением. Нам передавали ее зверства — она орала, топала, взрывалась из-за мельчайшей провинности. Когда я пересекался с ней в коридоре, то отворачивался — люто жег ее взор, заранее негодующий. Александра Гавриловна отделывалась мягким, но серьезным внушением, брала артистизмом, могла раздавить укоризной. Да, она была артисткой. Помню, изображала утку — очень-очень похоже.
Класс, бесспорно, с самого первого дня был поделен. Лола, например, сидела на первой парте, и съемка показывает, как тщательно Александра Гавриловна опекает девочку, осыпает похвалами, не выдержав магии власти. Властный ликом, прищурившись, у дверей стоит Лолин отец, чье азиатское прозвище сегодня известно всем, единственный из родителей допущенный к нам. Камера то и дело схватывает его сильный замерший лик.
Школьники не были равны. Лола, восточная кроха, ходила рядом с голубоглазым Сережей Соловьевым. Сын дипломата, ее росточка, наглый неженка, он постоянно горбился и при этом походил на принца. Был еще богач Аркаша. Нижняя губа, отвисшая, блестела, край рта кривился. Вальяжный
и гадкий, этот ротоносец в девять лет самостоятельно совершал перелеты из Москвы в Нью-Йорк. В десять принес на урок биологии порножурнал. А в первом классе Аркаша обладал бездонным запасом вкладышей.
Вкладыши — высшее развлечение, смысл школы! На уроках мы слушали о подлой Америке, чтобы на переменках, облепив подоконники, бить кулаками по цветным бумажкам из американских жвачек, — кто перевернет бумажку ударом, тому она достанется. На бумажках, пахнущих сладко, иногда присыпанных душистой пудрой от недавнего чуингама, были цветные картинки и фотки.
Как-то на перемене возле туалета меня подловил Саша Малышев, которого, казалось, бледностью наградила бедность. Бледнолицый, миловидный, самый робкий, прозрачными пальцами он перебирал картинки из северокорейского журнала: что-то лиловое цвело, и фигуристки несли алые флаги.
— Это мне мама купила журнал и нарезала. Думаешь, подойдет? — спросил, стыдясь и надеясь.
— Попробуй, — сказал я и пошел играть дальше.
Саша терся рядом с нашей азартной дракой, в сомнении мял листки, на него не обращали внимания, да и я притворялся, будто не замечаю. И вот он рванул к подоконнику, дети наклонились над протянутыми им яркими вырезками (о, миг триумфа бедняка!), но в следующее мгновение другой бедняк, двоечник Андрей Дубин, с быстротой отличника закричал:
— Убери свои какашки!
Все засмеялись. Сашу тычками и смехом оттерли, он рассовал суетно бумаги по карманам и застыл, не решаясь ни уходить, ни приближаться. Весь день, каждую перемену, он, закусив губу, тусовался на отшибе драки. Время от времени раздавалось: “Ты опять со своими! Не мешай играть нормально!” — “Да не… Я тоже нормально буду…” — бормотал он и бледнел совершенно.
Двоечник Андрей, впрочем, тоже оказался высмеян. “Моя мама ходить на завод. У моей мамы есть подушка”, — зачитала его сочинение гогочущему классу Александра Гавриловна. Его, гениального двоечника, курчавого, лупоглазого, с круглыми ноздрями, отчислят еще во втором классе — переведут, по
