что не понимаю, где нахожусь и чего от меня хотят. А от меня хотели точки зрения (у меня её не было). “О, это был один из самых странных политиков своего времени!” — скажут обо мне потомки. А может быть, скажут: “Он был человеком своей эпохи”, — с акцентом на “своей”.
Той самой эпохи, что делила, делила, делила жизнь на заглавные буквы и прописные истины, на одно и другое, на консерватории и публичные библиотеки, а потом, плюнув на это дело (я не говорю — “устав” или “перестав на что-то надеяться”), смешала ноты, краски, аксиомы и отдала их нам: давайте-ка теперь сами, вы же такие взрослые, такие большие и умные, а я перекурю на лестнице, если что — позовёте. Лиотар, когда ему дали слово, написал о нулевой степени общей культуры: “…по радио слушают реггей, в кино смотрят вестерн, на ленч идут в закусочную Макдональда, на обед — в ресторан с местной кухней, употребляют (па)рижские духи в Токио и носят одежду в стиле ретро в Гонконге…” И заметьте, это написано не о глупости и подлости, не о том, чем следует или не следует гордиться, а об эпохе — стеклянном времени стеклянных людей, отражающихся друг в друге без всякого насилия и неудобства. “Оно им надо?” — спросите вы. Нет, оно им не надо, но так совпало, так получилось, я согласен — неуклюже, нелепо и даже безвкусно, но так оно вышло.
Какая уж тут глупость, подлость или чей злой умысел, когда в один прекрасный день национальность совпадает с возрастом, сексуальная ориентация — с её отсутствием, кино — с немцами, а литература — с литературой (везде ключевое слово “вдруг”). Вот живёшь ты, не подозревая, что, кроме православных, католиков, ортодоксальных и просто иудеев, атеистов-шматеистов и ещё чёрт знает кого, существуют на свете “Евреи за Иисуса” (это те, кто раздаёт анкеты, в которых написано: “Отметьте правильные пункты: я рожден(а) свыше; я хотел(а) бы знать, как прийти к Богу; я — еврей(ка); я — нееврей(ка); добавьте свои пункты”, — я добавлял: “я — Андрей(ка); я — неандрей(ка)”). И вдруг совпадает: Иисус — с евреями, евреи — с тобой, предвыборная кампания — с тобой, евреями и Иисусом, в один прекрасный день ты подходишь к своему дому и видишь, что он весь обклеен разноцветными предвыборными листовками: “Станислава Росинова — в Верховный Совет!”, “За Шпилёву!”, “Прилетучего — в горсовет!”, “Мы выбираем Пекушева!” — и тут же: “Евреи — за Иисуса!” В райсовет, думаешь ты, точно — и не очень-то ошибаешься.
Да что там евреи, я ангелов видел собственными глазами: в марте 2002-го, во время всеобщего предвыборного дурдома, они гроздьями, по десять-пятнадцать человек, спускались с неба, чтобы агитировать за своего кандидата. Бесплотные, неосязаемые, прозрачные, будто стеклянные: лёгкий ветерок без труда выхватывал из их прозрачных рук листовки, на которых самым красивым в мире шрифтом, претендующим одновременно на арамейскую развязность и кириллическую самодисциплину, хорошим литературным слогом излагалась депутатская программа: “…детсады…”, “…больше внимания детям…”, “… централизация власти…”, “…вернуть доверие…”, “…положить конец…”, “…раскрыть души…”, “…не допустить дальнейшего…”, “…опора на рыбное хозяйство…”, “…ввести вторым языком…”, “…снегирям и кукушкам…”, “…ответственный шаг…”, “…упразднить институт нобелевских премий как изживший себя окончательно…”, “…открыть границы…”, “…отозвать лицензии…”, “…сохранить братские отношения…”, “… истинно, истинно говорю вам…”, — а также биография кандидата с точным, до дня, указанием второго пришествия.
Март в Харькове — через раз весна, через раз зима. В 2002-м март был зимним месяцем, а небесные агитаторы оделись легко, не по сезону, слетавшие с их губ слова тут же стыли, замерзали и падали на обледенелый асфальт. Нет, я не говорю, что агитация прошла вхолостую и никого не зацепила: многие брали листовки и читали, их яркие, запоминающиеся фразы до сих пор нет-нет да и всплывают в обыденной речи харьковчан, я и сам время от времени замечаю за собой, что когда, рассуждая о чём-то вслух, заговариваюсь и захожу в тупик, то, чтобы выйти из положения достойно и сохранив лицо, прибегаю к иносказательным, как в притчах, оборотам из тех листовок. Но почему же тогда почти никто не отдал свой голос за кандидата от ангелов, почему в райсовет прошли другие — от коммунистов, объединённых социал-демократов, эрдэушников, националов, селян, злагодистов, энэров, регионалов, прогрессивных социалистов, яблоковцев, экологов, батькивщиновцев, от “Собора”, “Партии Реабилитации Тяжелобольных Украины”, Русско-Украинского Союза, “Справедливости”, “Единства”, РУХа, НДП, “Защитников Отечества”, “Общественного Контроля” и даже беспартийные?
С другой стороны, чего вы хотите от одной-единственной раздачи листовок: проводить агитацию без встречи кандидата с избирателями — лучше не проводить вообще. Печатное слово, конечно, обладает своей магией, но оно далеко не всесильно: другие кандидаты на встречах с избирателями демонстрируют чудеса изобретательности в убеждении. А с такой организацией можно рассчитывать только на удачу.
Я обратился к специалистам, и они подтвердили: да, действительно, складывается такое впечатление, что ребята даже не были настроены на успех, что их, как и в тот раз, интересовала не победа, не место в райсовете, а что-то другое, может быть — засветиться или оттянуть на себя часть голосов от какого-то кандидата. Обычно так поступают двойники — подкупленные однофамильцы политических фаворитов: зарегистрироваться, один раз мелькнуть для порядка и пропасть навсегда, — но в данном случае, конечно же, ни о каких грязных технологиях и речи быть не может. Значит, дело в чём-то другом. Возможно, им просто было интересно посмотреть и поучаствовать, их, прозрачных, стеклянных до мозга костей, до последнего волоска на подбородке, привлекал, как и меня, только сюжет, ощущение сопричастности к интриге, к игровой стороне всей этой катавасии (маленьким я говорил “котовасия”), что разворачивается перед их глазами каждые четыре года. Я хорошо представляю, как всё это выглядит оттуда, сверху: “За Шпилёву!”, “Прилетучего — в горсовет!” — и вдруг, неожиданно даже для ангелов, — “Евреи за Иисуса”. Хорошо там, где нас нет, а ведь ангелы тоже когда-то были людьми, пусть не все, но всё же, и вот какая-то генная память, какой-то внутренний голос толкает их — давай, давай! — на землю, на поиски сюжета и приключений. Они заранее знают, на то они и ангелы, что потом, когда всё закончится, их за это по головке не погладят, не исключено, что кому-нибудь из них влетит по-крупному — сесть! суд пришёл! — но, не в силах удержаться, ввязываются в авантюру.
Совершенно не важно, знает ли об их самодеятельности сам кандидат. Может быть, да, а может, и нет: когда ты бог и сын бога, то решаешь сам, о чём тебе следует знать, а о чём лучше сразу забыть. В любом случае, управляя целым миром, всегда можно сказать, что у тебя другие заботы, дел по горло и ни одной свободной минуты: какой Харьков? какой такой Ленинский район? Вон в Ватикане жителей всего-то 527 человек, включая Папу Римского, а каждый год регистрируется 600 уголовных преступлений, — высшие силы должны заниматься высшей математикой.
Я хорошо представляю, как — без пяти минут герои, без десяти минут падшие ангелы — агитаторы возвращаются обратно, представляю те вопросы, что им задают, и что они отвечают. Представляю настолько хорошо, словно стою с ними в одном ряду — стеклянный мальчик среди таких же ангелов, свой среди своих.
