Свет чужих домов
Помню свет чужих домов.
Свет чужих домов в том районе, нижнем районе города, у реки, он весь застроен литовскими домиками улучшенной планировки, крошечными домиками, с круглыми балкончиками, резными эркерами, окошками, похожими на бойницы. Окнами на самом краю наших детских глаз, и мы идем и заглядываем, нас манит свет чужих домов. Мы идем и берем то, что видим, и прячем в себя, что видим, жадно прячем, воруем у чужих людей их тепло.
У моей школьной подруги Тусика нет рукавичек, и она держит то одну, то другую руку в моем кармане. У нас на плечах этюдники — у меня большой, с треногой, Тусика, у нее — мой деревянный чемоданчик на крючках, она ростом маленькая, и еще у нее порок сердца. Мы идем из художественной школы, мы спешим обойти наши дома и заглянуть во все наши окошки. Над нами отвесно выгнулась глухая монастырская стена, лиловыми шарами на ней висит фонарный свет.
Нам дальше — туда, где больше домов. А почему над трубами нет дыма? Правильно, Тусик, в таких домишках должен быть очаг, печь, хлеб, крынка молока, цыплята в загончике, накрытые на ночь холщовой тряпкой. Но это ведь город, а в городе не разжигают огонь и не держат цыплят?
В воздухе тренькает мороз, у него звук — как у маленькой детской шарманки, когда молоточек цокает о бугорок пластинки. За нами, как сторож, следит купол колокольни. Днем он цвета молодой июньской листвы, ночью — темного винограда. Нас охватывает страх, и мы убегаем от него.
И вот через круглый сквер — дома. Они примыкают так плотно друг к другу, что похожи на сросшиеся в духовке булочки, — булочки эти потом разрезают ножом, от чего бочок у них всегда порист и воздушен. Окна этих домов хороши тем, что к ним не нужно подтягиваться. И мы видим: деревянную этажерку, и фикус на ней, и смешную голову человечка в горшочке, сквозь которую прорастает тонкая, как волосы, травка, если его поливать. И окно в ванную, где шторка с якорями, и детские кубики на столе, и блюдо баранок, и мужской локоть загораживает тарелку с котлетой, а на столе стоит сковородка с картошкой, и нам с Тусиком сразу смерть как хочется жареной картошки.
А в другом окне старуха в вязанном из разных ниток жилете ставит чайник на старую двухконфорочную плитку, а ее кот на подоконнике ожесточенно жует колбасу и трясяет головой, как купальщик, которому попала в ухо вода.
Мы стоим перед чужими окнами и смотрим на старух, котов, мужчин, женщин, детей, локти, майки, тапочки, чашки, кружевные салфетки, соломенные подставки под сковородки, прихватки для посуды, разных пород чайники и разного рисунка скатерти. И вот однажды я говорю: а если бы могли просто заходить в эти дома и говорить — мы, две девочки, две совершенно незнакомые вам девочки, нам очень холодно, не сочтете ли вы возможным пригласить нас в гости и, если вам станет угодно, угостить нас чаем?
— Да, — говорит Тусик. — И жареной картошкой.
Конечно, они угостят нас и картошкой, и баранками, и колбасой. И Тусик закрывает глаза мечтательно, потому что верит мне. А ведь и впрямь — это так легко: просто зайти к людям в гости, как же мы раньше не додумались! У них горит свет и в доме тепло, а это так просто — прийти туда, где свет и тепло.
С этого дня мы начинаем обход наших владений с большой надеждой.
— А сегодня мы побывали у старухи, и она достала нам монпансье из большой жестяной банки, на которой были нарисованы мальчики, играющие в лапту, — говорю я Тусику на трамвайной остановке.
— Разноцветные монпансье! — уточняет она требовательно.
— А сегодня мы побывали у толстого господина и его собаки, и он угостил нас супом харчо.
— А сегодня нам показывали диафильм про заблудившихся детей, которые рассыпали крошки по лесу. Нам было их жалко, и мы немного представляли себя.
— А сегодня нас угощали желейным тортом, дольками яблок и чаем с хризантемой молодые мужчина и женщина и дали нам немного поиграть с их маленькой дочкой. Они были очень добры к нам, и мы никогда их не забудем.
Так мы ходили и брали у людей их тепло. У нас стало много друзей в этом районе, нижнем районе у реки. Только они об этом не знали.
Потому что мы так и не набрались храбрости и не постучали ни в какую дверь.
Через полгода мама Тусика, дворничиха тетя Наташа, умерла, и Тусика отправили в детдом. А бабушка сказала: скажи спасибо, что у тебя есть бабуля. Я сказала: спасибо, моя дорогая и любимая бабуля. И бабушка полезла в диван, где под валиками хранила самый вкусный в мире изюм.
