— Ему надо еще капельку постоять.
— А вы можете пока печь из простого, пресного, — предложила мама.
В один миг Густава облачили в фартук тети Насти. Засучив до локтей рукава комбинезона, он попросил ножницы, которыми коротко остриг ногти на руках, вымыл их мылом и сполоснул раствором уксуса. Пересмотрел всю мамину и тети-Наcтину утварь, ножи, ложки, доски, скалки, миски, противни, сковородки. Проверил тягу в духовке. Продукты разложил в определенной последовательности.
Хотя его движения были неторопливыми и обстоятельными, мы видели, что он волнуется. Но вот он начал действовать — уверенно и с поразительной быстротой. Пока подходило тесто, готовил из воды и сахара глазурь, а из сметаны и сахара — крем, из замешанного наскоро теста пек лепешки, пончики, пирожки — всего понемножку. Самые первые — давал пробовать нам, детям. При этом шутил, рассказывал смешные истории из своей пекарской жизни.
Когда тесто доспело, стал печь плюшки, крендели, а по просьбе мамы — луковый пирог. Сотворил бы еще и яблочный, но был март, и все зимние яблоки давно уже были съедены.
В обед мама кормила Густава постным супом с домашней лапшой, на второе — клецками с тушеной капустой.
Дядя Федя все не возвращался, и мама решила показать Густаву, как собирается раскрасить побеленные стены большой комнаты. В миске разводится синька, берется кусок шерстяной или хлопчатобумажной ткани, плотно свертывается в форме ролика и окунается в краску. Легким коротким накатом на стену наносится пятно-орнамент. Красивей всего получается, когда чередуются два-три рисунка и располагаются в определенной последовательности. Густаву это техника покраски была знакома, и он предложил:
— Давайте я буду наносить один рисунок, а вы другой.
Чтобы сделать рисунок под потолком, Густаву достаточно было протянуть руку вверх, маме же приходилось вскакивать на табурет. Внизу ловчее была мама. Они работали быстро, словно наперегонки. Вскоре вся комната была разукрашена.
Сделав последний накат и держа на весу напитанную синькой тряпку, Густав счастливо улыбался.
С тряпки на голое плечо мамы, переодетой для работы в трикотажную мужскую майку, капнула краска и потекла медленной струйкой вниз по руке. Ладони мамы и Густава были в синьке. Густав оглянулся вокруг и, не найдя ничего, чем бы мог вытереть мамину руку, наклонил голову и, поймав языком струйку, стал медленно слизывать краску от локтя до самого плеча. Пока он не слизал ее всю, мама руки не отняла, глядела оцепенело на его жидкие кудри. Потом схватила миску с синькой, поднесла ко рту Густава и потребовала:
— Сплюньте, а то отравитесь!
Но Густав мотнул в знак несогласия головой и сглотнул слюну.
Вернувшийся отец совсем не удивился ни беседующей с Густавом веселой маме, ни огромному количеству пирогов. Глядел на происходящее с выражением фатальной неизбежности.
Когда пришел дядя Федя, мы все сидели перед пыхтящим самоваром в комнате тети Насти.
— Давно бы так, — сказал дядя Федя и вынул из-за пазухи поллитровку . — Вкусно пахнут твои караваи, Андревна, да только водке они не компания. Настя, вынь-ка огурчики с грибками.
ОЧКИ ШУБЕРТА
Мартовский вечер. В просторном натопленном классе музыкальной школы у открытой дверцы печки стоит, наклонившись, моя учительница и подбрасывает в огонь березовые чурки. За окном в сумеречном свете видна поленница, заваленная влажным сугробом. Я сижу за пианино и играю заданный на дом “Музыкальный момент” Шуберта, опус 94.
Все больше темнеет. Я уже плохо различаю клавиши, но учительница не торопится включать свет. Слушает мою игру, прислонив спину к горячему кафелю печки, подпевает в такт. Потом поправляет на плечах шаль, подставляет к пианино еще один стул и садится рядом. От тепла ее коленки мне делается жарко, сердце начинает колотиться, и я сбиваюсь с ритма.
Она делает вид, что не ощущает моего смятения, и заставляет несколько раз повторить трудный пассаж. Но чем больше я стараюсь, тем хуже у меня получается. Она садится ко мне еще плотнее и просит играть только партию правой руки, а левой подыгрывает сама. Тепло ее тела постепенно заполняет все мое существо, и я продолжаю играть в полуобморочной истоме...
Бессознательно, но, кажется, благополучно довожу свою партию до конца. Она обнимает меня за
