— Ну-ну!.. Тебе только двадцать шесть.
— А тебе только тридцать. Чего ты боишься?!. Как это у нас говорилось. Вспомни. Подсказка нашего поколения. Романы романами, но не забудь побыть замужем.
— Я как-то слишком быстро с ним сроднилась. За мной водится эта женская слабина. Живу его делами. Его мыслями… Его мелочами… А еще вдруг этот гадкий слушок. Дядь Кеша и дядь Петр принесли…
— Они и мне звонили. Слушок пущен специально… Но Артема не запачкать.
— Уверена?
— По всей Москве слышно — Константа, Константа!.. Кто в нашем районе борется с цензурой? — Артем Константа! Кому прочат высокий пост в Московской думе? — Артему Константе!..
— Ну зачем, зачем он политик! Отец сколько мог внушал мне отвращение к политикам.
— Но Оля! А как же речь Артема о цензуре! Знаменитая речь!.. Она прогремела! Она уже в истории!
Сонный Артем словно о чем-то предупреждает счастливо разговорившихся, расщебетавшихся сестер. Словно бы издалека, строго погрозил им пальцем:
— Пейзажик!
*
— Ладно. Всё. Уже утро, — говорит Инна. — Я одеваюсь… А ты пока погадай по Кандинскому. Погадай себе, а заодно и мне.
— О чем?
— О нынешней ночи. О сегодняшнем звездном дне.
Ольга берет в руки пульт и наугад направляет в сторону репродуцированных работ художника
— “Синий всадник”?
— Как хочешь…
Замелькало… Репродукции поочередно вспыхивают и гаснут.
Но Ольга откладывает гадание: — Нет, Инночка. Не хочу… Записи очень громкоголосы. Боюсь его разбудить.
— Кандинского?
Тихая ночная шутка. Сестры тихо смеются.
Техническая изюминка.
Развешанные на стенах К-студии репродукции известных картин В. В. Кандинского снабжены краткими магнитофонными записями — нацель пульт, нажми кнопку, и востребованная тобой (или напротив — тобой не жданная, выкрик оракула) картина, высветившись, “заговорит”.
Не бог весть, но эффектно.
Как правило, “заговорит” картина цитатой из статей, из книг Кандинского, из интервью.
