С каких это пор папа персональный пенсионер? И главный технолог?
— Ясно. — Я аккуратно сложил заметку и отдал ей.
— Так я вас и нашла, Блинкиных, — сказала Люся-Рогнеда. — Смешная фамилия. И искать легко. Тимофеевых и Доброхотовых много. Только по указанному адресу твой папа живет. А ты — нет. Он сказал…
— Я примерно представляю себе, что он сказал.
Это ничтожество, сказал папа…
— Сказал, что ты известный писатель и на даче живешь, и адрес дал. И телефон. Я хотела позвонить, только у меня мобила села. И вообще.
А ты почему ничего не ешь?
— Сказал же, не хочу.
— Тогда еще вот это съем, ладно? Колбаса все равно останется. И чаю. Сиди, сама налью.
Я смотрел, как она уверенно хозяйничает у кухонного столика.
У нее была узкая треугольная спина, узкая талия, подчеркнутая юбкой-колоколом, из-под юбки торчали тощие лодыжки в этих ее огромных ботинках.
Наверное, ей все-таки не больше семнадцати — в этом возрасте едят много, и все куда-то девается.
Она вернулась к столу, чай она налила себе щедро, до краев, он выплескивался на блюдечко. Накормить ее и выставить за дверь? При одной мысли, что через полчаса ее здесь не будет, я ощутил облегчение.
— Я обломала тебе весь кайф, да? Извини, просто хотела, чтобы этот твой ушел, а то бы ты меня не впустил, наверное. Он не сильно обиделся?
— Что?
— Ну партнер твой.
Я ощутил, что краска ползет по шее вверх, заливая скулы и виски.
— Это сосед. Вон там живет. Просто… решил проводить меня — на всякий случай. Я же не знал, кто на крыльце сидит. А вдруг бандит какой-нибудь.
— Да? — Она заглянула в чашку, — А мне показалось… ну, бывает, знаешь, видно, когда близкие люди…
— Он никакой не близкий, так, знакомый.
Она пожала острыми плечами — мол, как хочешь. Плечи казались ненатурально угловатыми, наверняка эти, как там они называются, подплечники? На ней слишком много всего надето, мои сверстницы в ее возрасте старались одеваться по минимуму, чтобы все на виду. Сейчас для молодых девушек выгодная демографическая ситуация, что ли, а нашим приходилось показывать товар лицом? Или просто все идет по кругу, каждое новое поколение женщин делает все, чтобы не походить на своих мам. Еще бы, мама зануда, и жизнь у нее не удалась, а у дочки все будет по-другому, как надо. Интересно, на ней чулки или колготки? По идее должны быть чулки — черные, с кружевом. Все время думаю не о том, вот зараза!
— Ну вот. — Она оставила чашку и, наклонившись, стала рыться в своей сумке. На пол выпал черный комок, распался на черные кружевные трусики и черную комбинацию, она без всякого стеснения расправила ее, разложив на коленях. — А помыться у тебя где можно?
Я указал подбородком в сторону ванной, онемев от такой наглости.
— Тогда я пошла. Ты же сейчас мыться не собираешься?
Она, не дожидаясь ответа, вскочила, подхватила свои тряпки и разбухшую косметичку и направилась вглубь дома. Какое-то время я сидел на стуле, уставясь в одну точку, потом встал, собрал со стола и понес посуду к раковине. На ободке чашки остался след темной губной помады — точно она, перед тем как пить чай, ела сажу. Меня замутило.
В ванной шумела вода.
По стеклу ползли капли, они казались светлее, чем стекло и небо за ним. Я проснулся в паршивом настроении и первые несколько секунд не помнил почему — может, снилось что-то такое? Потом вспомнил.
Обычно я бреду в сортир в одних трусах, но тут натянул треники и лишь потом вышел в гостиную.
На столе лежала щетка для волос, рядом — опрокинувшаяся набок косметичка, из нее на клеенку высыпались баллончики с тушью и помадой, еще какие-то тюбики, потолще и поуже, никогда не понимал, зачем им столько всякого?
В ванной шумела вода.
На самом деле там, в ванной, — не ванна, а душевая кабинка, на западный манер, унитаз и умывальник, где на полочке стоит моя зубная щетка. Все, что нужно человеку утром.
Я потоптался у закрытой двери, потом не выдержал и постучал.
Никто не ответил. Еще бы, душ, похоже, включен на полную мощность. Я вспомнил, что, уезжая, Валька поставил счетчик воды. Решил, что так будет выгодней.
Я постучал сильнее.
— Пять минут! — донеслось из-за двери.
Пять минут я ждать уже не мог.
У забора все еще зеленела перечная мята, ее запах смешался с острым запахом мочи: на утреннем холоде желтая струя была окутана облачком пара. Оставалось надеяться, что меня не видит эта самая Зинаида Марковна. Еще настучит Вальке, что я водил девок. Дюжинами. И устраивал с ними пьяные оргии.
Сзади кто-то нерешительно кашлянул.
Я обернулся.
У калитки топтался долговязый парень в красной спортивной куртке.
И этот тоже ко мне? Ее дружок, что ли? Да они вдвоем просто-напросто выставят меня отсюда — вдвоем, и что я смогу сделать? Не драться же с ними!
Я торопливо подтянул тренировочные.
— А вам чего надо? — крикнул я. Он не ответил, только помахал каким-то плотным квадратным конвертом.
Я двинулся к калитке: парень не делал попытки войти, просто стоял и размахивал конвертом.
— Это Дачный переулок? — спросил он обиженно.
— Дачный.
— А то мне тут показали, где Дачная улица. Я и пошел. А мне Дачный переулок нужен.
— Это Дачный переулок, — повторил я.
— Блинкин? Семен Александрович?
Я сказал:
— Ну?
Я видел себя его глазами — опухший со сна неприятный тип в шлепанцах и тренировочных, пузырящихся на коленях.
— Ну — то есть да? — уточнил парень. — Тут вам почта.
Он протянул мне конверт. Конверт был длинный, шикарный, плотной бумаги, на нем золотыми причудливыми буквами было выведено: “Приглашение”.
— Расписаться надо?
— Да, — сказал курьер, — вот тут.
И протянул мне планшетку с квитанцией. Я расписался и вернул ему планшетку: чистая формальность, он не спросил у меня паспорта, расписаться бы мог и сам… Тут выражение его лица изменилось, словно я из лягушки превратился в королевича, да еще и попутно пол сменил. А я ведь даже
