Светлана Василенко
*
Обнаженная натура
Обнаженная натура, замороженное шампанское и откуда пошло слово “прачка”
После церемонии вручения Пушкинской премии Белле Ахмадулиной ехала я на метро домой, до “Сокола”, и, проезжая станцию “Аэропорт”, подумала, что хорошо бы зайти в гости к Валерию Семеновичу Фриду, знаменитому сценаристу, киноклассику, преподавателю Высших сценарных и режиссерских курсов, где я тогда училась, — поделиться радостью. Времена были тогда восторженные.
Вышла из метро, посмотрела на его окна — свет горит — и пошла смело.
Звоню. Открывает дверь Фрид в полном, что называется, неглиже и как ни в чем не бывало приглашает:
— Заходи! А мы только что свет выключили, спать легли.
В комнате у батареи на раскладушке лежит его друг Гарри, который приехал из Израиля и с которым они в Сибири в сталинских лагерях отбывали срок. Сам же Фрид расположился на тахте. Я в ванную забежала и оттуда говорю:
— Валерий Семенович, оденьтесь сейчас же! Вы же мой преподаватель.
Наконец выхожу: Фрид уже одет в лучший свой костюм, словно собрался в Дом кино на премьеру собственного фильма. Даже галстук не забыл повязать.
И говорит мне:
— Ты, — говорит,— прекрасное дитя, откуда?
Я говорю, что вот, была на вручении Пушкинской премии, дали Ахмадулиной.
— О! — говорит Фрид. — Давай-ка за это выпьем! Я Бэллочку очень люблю.
Подошел к холодильнику, достал из морозильной камеры бутылку шампанского, открыл. А оттуда пена пополам со льдом вдруг пошла: прет и прет, будто лава при извержении вулкана.
— Гарри! — позвал Фрид своего лагерного друга. — Иди за Бэллочкину премию выпьем!
Подставили фужеры под лезущую из бутылки снежную массу, кое-как набрали в них шампанского — оно в фужерах как мороженое лежало,— чокнулись за здоровье Ахмадулиной и ложечками стали это шампанское есть. Так и отметили премию Беллы.
А то вот что еще вспомнилось про Фрида. Раз прихожу к нему днем свой сценарий показать, дверь открыта, а он в ванной стоит.
Ванна полна воды, в ней лежат его рубашки, дорогие, американские, в мелкую клеточку, а он их шваброй методично толчет. Я спрашиваю:
— Что это вы, Валерий Семенович, такое делаете?
А он отвечает:
— Я, — говорит, — свои рубашки пру.
— Что-что, — спрашиваю, — вы с ними делаете?
