вместительную корзину, положили туда дюжину бутылок с красным и белым вином и сели в электричку. В вагоне от распирающих нас чувств и для храбрости мы выпили бутылку красного вина и начали распределять роли: кто и о чем будет говорить с прекрасной Натали. Естественно, главной скрипкой нашего трио стал Иван Иванович, который знал о французской литературе больше, чем сами французы.
До знаменательной встречи оставались какие-нибудь полчаса.
Вот тут-то и случился первый конфуз. Электричка остановилась на станции Солнечная и дальше ехать не хотела. Мы вышли на платформу в ожидании следующей. Чтобы скоротать время, решили выпить еще одну бутылку теперь уже белого вина. Электрички не было. Мы пошли к расписанию. Оказалось, что мы попали на станцию Солнечная в самом начале перерыва между электричками, и этот перерыв составлял два с половиной часа. Делать было нечего: мы сели на скамейку, которая стояла в самом центре платформы, и в ожидании электрички, которая нас довезет до Переделкина, под нежарким майским солнцем, за прекрасным красным вином, чередуя его с вином белым, продолжали сладостный разговор о французской и русской литературе.
Когда мы явились на дачу к Вознесенскому, корзина наша была почти пуста. Появление нашей троицы не было тихим: мы буквально ворвались в дом. За время вынужденного ожидания у Ивана Ивановича накопилось столько вопросов к Натали Саррот, что он с самого порога, едва познакомившись с маленькой худенькой женщиной, одетой во все черное и кутающейся в черную же шаль, и неожиданно представившейся нам не как Натали Саррот, а как Наталья Ивановна, и признавшейся, что она русская, приступил к дознанию.
— Мадам, — спросил он Натали Саррот страстным голосом исследователя французской литературы. — Когда вы встретились с писателем и кинорежиссером Аленом Роб-Грийе для того, чтобы провозгласить новое литературное направление, известное теперь всему миру как “новый роман”? И при каких обстоятельствах проходила ваша встреча? С вашего позволения я напишу об этом.
Натали Саррот, поежившись и укутавшись в черную шаль посильнее, отодвинула свой стул подальше от страстного Ивана Ивановича и тихо сказала:
— Я никогда не встречалась с Аленом Роб-Грийе...
— Но вы же читали его роман “Проект революции в Нью-Йорке”?.. — спросил Иван Иванович.
— Нет, я не читала романов Роб-Грийе... — упрямо отвечала Натали Саррот.
— Допустим, вы не встречались с Роб-Грийе, — не унимался Иван Иванович, — но уж Мишеля Бютора-то вы должны хорошо знать. Он по своей манере письма вам должен быть близок...
— Я не была знакома с Бютором, — ушла Натали Саррот в несознанку и еще чуть-чуть отодвинула свой стул подальше от нас.
Иван Иванович сыпал именами французских писателей, представителей “нового романа”, но Натали Саррот никого из них лично не знала и никогда с ними не разговаривала. И только тогда, когда Иван Иванович назвал имя писателя Клода Симона, Натали Саррот вдруг слабо улыбнулась и сказала, что да, однажды она видела Клода Симона, он проходил мимо ее столика в кафе, где она любила ужинать, и ей сказали, что это Клод Симон, но они так и не познакомились.
Тут и я задала свой вопрос, который меня тогда тревожил:
— Наталья Ивановна, — сказала я, — а как же вы, не зная друг друга, не читая друг друга, основали целое направление “новый роман”?
— Его основали критики, — был мне ответ. — Они прочитали наши романы и объединили их, назвав это “новым романом”. А мы никогда не встречались друг с другом. Нам некогда было встречаться. Мы писали романы.
После этого Натали Саррот уже с нами не общалась, а, загнанная буквально в угол, поставив бокал на ручку кресла, задумчиво, в свои 90 лет, одиноко пила красное вино, смотрела в окно на майский цветущий сад и все куталась, куталась в черную шаль.
Львы и куры
Мне надо было ехать во Фрайбург, и я решила на один день остановиться в Берлине, так как должна была прочитать там лекцию в университете. Позвонила писательнице и художнице-авангардистке Валерии Нарбиковой, спросила, можно ли у нее остановиться на одну ночь. Она тогда жила в Берлине на гранте. Конечно можно, сказала Лера, приезжай скорей!
Я приехала утром, нашла ее дом в самом центре Берлина, звоню. Открывает Лера, одетая в купальник. Проходи, говорит, раздевайся, снимай с себя все, очень жарко. Пей сухое вино, мне его
