[5] . Однако и поэтический раздел «Самиздата века» с определенного момента зажил собственной жизнью на сайте Русской виртуальной библиотеки (rvb.ru) под руководством уже только Ивана Ахметьева [6] . В электронной версии Ахметьев сохранил общую структуру бумажной книги, но существенно расширил как список авторов, так и справочный аппарат антологии, стремясь, видимо, к более объективной (или, по крайней мере, не столь тенденциозной, как в случае Кузьминского и Евтушенко) картине неофициальной советской поэзии.
Несмотря на присутствие отдельных авторов старшего поколения (Арсения Альвинга, Николая Эрдмана, Александра Ривина и других), активное развитие неофициальной поэзии по Сапгиру и Ахметьеву началось в пятидесятые годы [7] вследствие организации двух неформальных кругов — группы Черткова и лианозовской группы (в которую входил и сам Сапгир) в Москве, а также ряда неформальных объединений в Ленинграде. Фактическое отсутствие в этой схеме довоенного периода само по себе полемично (тем более что исследован и зафиксирован он гораздо хуже, чем послевоенный), но напрямую к обсуждаемым здесь вопросам отношения не имеет.
«Самиздат века» и его электронное продолжение фактически можно считать подготовительным этапом в создании рецензируемой антологии [8] — тексты неофициальной поэзии были введены в широкий оборот; на следующем же этапе предстояло пересмотреть всю поэзию советского времени с точки зрения доминирования неподцензурных творческих практик, поставив во главу угла классиков андеграунда, а не официальных поэтов. Именно этой цели, по-видимому, служат «Русские стихи 1950 — 2000 годов», и именно этим удобна «нижняя граница» — 1950 год, тяготеющий к первым неформальным объединениям (и подкрепленная известной магией цифр — перед нами лучшие стихи полувека). Девяностые же годы можно считать переходным периодом, во время которого происходит окончательное растворение некогда андеграундных практик в едином поэтическом пространстве.
Составителями антологии выступили четыре человека (причем двое — сами довольно известные поэты), сходящиеся между собой в оценке значимости неофициальной поэзии, но отдающие предпочтение, видимо, разным (хотя и параллельным) ее сегментам. Так, Ивану Ахметьеву в первую очередь оказываются близки авторы, группировавшиеся вокруг Лианозова (Е. Кропивницкий, Я. Сатуновский, И. Холин, Г. Сапгир, Вс. Некрасов), к которым отчасти восходит и его собственная лапидарная творческая манера, чаще всего обозначаемая как «минимализм» [9] . Герман Лукомников (известный также как Бонифаций), в свою очередь — представитель следующего поэтического поколения, часто обращающийся в собственной поэтической практике к комбинаторной поэзии, различным видам неоавангардистской репрезентации собственных произведений (вроде «занявшего ровно сутки без перебоев и антрактов» исполнения собственных сочинений в Зверевском центре в 2003 году). Кроме интереса к комбинаторике, которая редко попадает на страницы неспециализированных поэтических изданий, Лукомников также выступает как «собиратель» русской поэзии, хотя интерес его направлен на авторов скорее «забытых» (или даже никогда не бывших сколько бы то ни было известными), чем «запрещенных» (в отличие от Ахметьева). При этом в центре его внимания находятся те поэты, чья творческая манера заключена в промежутке между «тихой лирикой» и наивным (или даже примитивистским) письмом. Яркими примерами здесь выступают, например, Юрий Смирнов, собрание чьих стихотворений Лукомников в свое время подготовил, и Сергей Панов, чье творчество он активно пропагандирует в связи с выходом антологии. Третий составитель, Андрей Урицкий, — активно публикующийся литературный критик, героями статей которого становятся в основном авторы «старшего» и «среднего» поколений, также непосредственно опирающиеся на традицию неподцензурной словесности (Д. Авалиани, Н. Байтов, П. Улитин, О. Юрьев и многие другие). Наконец, Владимир Орлов — не только один из составителей, но и издатель настоящей антологии, а также тех собраний классиков андеграунда, что были в свое время подготовлены Ахметьевым, Лукомниковым и им самим.
Сам процесс формирования книги был довольно прозрачен и, со слов Ивана Ахметьева, заключался в следующем: каждым из составителей предлагалась подборка того или иного поэта, а остальным стихотворениям из этой подборки выставлялись оценки, определявшие его дальнейшую антологическую судьбу: тексты, получившие минимум два голоса, попадали в книгу. В то же время к моменту издания бумажной версии «Русских стихов» этот титанический труд был закончен лишь условно, и многие авторы, особенно те, чья деятельность пришлась на конец рассматриваемого в двухтомнике периода, в издание не попали.
Кроме того, определенное искажение перспективы внесла ориентация на классику андеграунда, вполне уместная для советского периода (по крайней мере, в рамках выбранной составителями системы координат), но уже не работающая для девяностых, когда происходило до сих пор не вполне осознанное валообразное развитие нетрадиционных поэтических практик, сопоставимое лишь с аналогичными процессами двадцатых годов. В «Самиздате века» и его сетевой версии поколение девяностых фигурировало под вывеской «„Вавилон” и другие города», скрывавшей самых разнообразных поэтов, зачастую объединенных лишь поколенческим признаком. Но для того времени это была «поэзия двадцатилетних», плохо поддающаяся «картографированию» и по большей части еще не пришедшая ни к каким значительным поэтическим свершениям (по крайней мере, на взгляд старшего поколения). К 2010 году двадцатилетние стали сорокалетними и уже достаточно сильно изменили ландшафт отечественной словесности. Однако составить представление об этом из настоящей антологии едва ли возможно — авторы шестидесятых-семидесятых годов рождения по-прежнему фигурируют здесь в качестве необязательного приложения к старшим товарищам: во всей антологии на них приходится всего 207 страниц (в то время как на авторов сороковых годов — 365, т. е. почти в два раза больше). При этом отсутствуют такие яркие поэты, как Александр Скидан, Дмитрий Волчек, Дмитрий Голынко-Вольфсон или Андрей Сен-Сеньков, хотя, с другой стороны, достаточно пространной подборкой представлена Анна Горенко (правда, еще большей — новосибирский поэт Антон Сурнин, чье влияние на отечественную поэзию последних двух десятилетий, по крайней мере с точки зрения автора этих строк, неочевидно). В общем, кажется, что эта часть антологии наиболее уязвима и неустойчива, — чтение ее наводит на мысль, что после расцвета андеграунда настало время его бледных эпигонов. Эту неустойчивость признает и Ахметьев, говоря, что репрезентативность антологии на протяжении второго тома неуклонно падает по мере приближения к авторам 50 — 70-х годов рождения.
Пропуски такого рода имеют, конечно, концептуальный характер, но есть и относительно случайные пропуски — например яркий харьковский поэт Илья Риссенберг (пример, опять же принадлежащий Ахметьеву). Не вполне удовлетворительно исследована поэзия эмиграции (хотя в книге и присутствуют достаточно пространные подборки Игоря Чиннова и Ивана Елагина). С другой стороны,
