— Хе-хе, — неуверенно взглянув на меня, отреагировал тот, — как будто когда-нибудь я вообще ел больше трех.
Веселые искры сверкнули в умных глазах слуги Каспера.
— Ну, хорошо, четырех, — заметив это, уточнил Уиттон, — в любом случае нельзя так сразу выставлять меня перед гостем обжорой.
— Прошу к столу, господа, — провозгласил слуга и вместе с его голосом раздался первый удар часов.
Я увидел их вдали, в углу залы. Старинные, в человеческие рост, с узорчато оформленной передней стеклянной стенкой и длинным маятником с круглым медным диском на конце и острой уходящей от него вниз иглой. Вполне возможно, что эти часы звучали точно также и тогда, лет триста назад, когда Оливер Кромвель приехал подарить свой портрет верному боевому соратнику.
Здесь, за столом, я сумел подробней разглядеть своих совсем новых знакомых. К первому впечатлению от сэра Джона, пожалуй, трудно было что-то еще добавить, кроме окончательно утвердившегося во мне мнения, что он человек действительно плохого здоровья, и вероятнее всего — сердечник, что вскоре и подтвердилось из их разговора с доктором.
Доктор Бакли несколько исправил мнение о себе как человеке меланхолическом и мрачном. Оказалось, что он умеет хоть и не часто, но вполне дружелюбно улыбаться. Говорил он не очень много, но с теми точными и культурными оборотами речи, которые приятно располагают к себе собеседников.
Стив Харди был по-прежнему улыбчив, болтал о пустяках, но в меру. И, кажется, старался почаще обращать на себя внимание Беты.
Сама девушка ни чем особенным себя не проявляла, что и неудивительно для простого чаепития хорошо знакомых друг с другом людей. Лицо ее, впрочем, представляло определенный интерес. Ее нельзя было назвать красавицей, но, несомненно, лицо было очень нестандартное и на него хотелось смотреть.
Темные волосы с оригинальной стрижкой создавали тот благородный шарм, который я подметил еще тогда — на дороге у коттеджа. Тоже темные, не коричневые, а непонятного, кажется, очень темно-серого цвета глаза, были внимательными, но обращенными чуть в сторону от собеседника. И какая-то легкая скрытность почудилась мне во всем ее облике.
Доктор Бакли вскоре вынул дорогие карманные серебряные часы и сделал легкий поклон хозяину:
— Благодарю вас. Мне нужно еще посетить больного в рыбацкой деревне. Там, где вы остановились, капитан. Хотя предварительно я предпочел бы все-таки послушать вас, сэр Джон.
— Бога ради, доктор, не беспокойтесь. В моем организме со вчерашнего дня абсолютно ничего не изменилось. Отложим на завтра, а вы, поспешите лучше к бедному больному.
— Ну хорошо, пусть так. Бета, в девять прошу тебя быть дома.
— Конечно, папа.
— Пожалуйста, не волнуйтесь, мистер Бакли, — доглатывая кусочек пирога, весело произнес Стив, — мы с Джеральдом доставим ее в целости и сохранности.
— По-моему, достаточно чего-нибудь одного — в сохранности, например. Прощайте, господа.
— А я ловлю вас на слове, капитан, — весело обратился ко мне Уиттон. — Вы обещали партию в шахматы брату, то есть не обещали в прямом смысле слова, но и не отвергали ведь этого совсем, а?
— Да я ничего и не имею против.
— Мэтью, как тебе не стыдно, — укоризненно произнес сэр Джон.
— Стыдно, брат, очень. Но мне еще нужно съездить в город. Позвонили с почты: пришла посылка из Лондонского клуба роз. Там чудесные черенки для морозостойких прививок. Они выведены в Канаде и их практически еще нет в Европе. Это мечта! Теперь я смогу не вскакивать по ночам из-за весенних заморозков.
— Знаем мы тебя, все равно будешь вскакивать, — заявил Джеральд.
А Стив подтверждающе закивал головой:
— Но теперь уже, чтобы проверить, не случилось ли чего с новыми черенками.
Все засмеялись.
— Вам бы, молодежь, только и вышучивать пожилых людей, — добродушно ответил Мэтью, по- видимому, совсем не возражая против того, чтобы быть объектом мелкого юмора.
— Сэр Джон, — обратился я тут же к хозяину, — я действительно люблю играть в шахматы. Уровень у меня, правда, не очень высокий. Но почему бы не попробовать?
Мы вышли в холл, а оттуда — в соседнюю с ним библиотеку — большую хорошо обставленную мягкой кожаной мебелью комнату.
В ее стене, сразу слева от входа, помещался большой, неиспользуемый в это жаркое время года камин. Наверху по обеим от него сторонам висели два портрета — мужской и женский. Я прочел имена на медных табличках под ними: Чарльз Холборн, Элизабет Холборн.
— Родители, — следуя за моим взглядом, пояснил хозяин.
Дальше, в середине комнаты, находился продолговатый стол, за которым могли бы одновременно работать два-три человека. А еще дальше, в противоположном конце, между двумя удобными креслами стоял небольшой шахматный столик на витых темно-вишневых ножках. Приблизившись, я увидел, что его поверхностью служит редкой красоты шахматная доска, представляющая собой каменную инкрустацию, несомненно, очень дорогую и древнюю. Как и тонкие резные фигуры слоновой кости на ней.
— Индия, — заметив мое любопытное внимание, произнес сэр Джон. — Этому изделию лет двести.
Мы сели и я зажал в оба кулака по пешке, предлагая хозяину выбрать цвет, но он категорически отказался, настояв, чтобы я, как гость, играл в первой партии белыми.
Для того чтобы понять, с каким игроком имею дело, я всегда выбираю ферзевый гамбит. Если противник начинает здесь путаться уже через три-четыре хода, дело ясное и несложное — он слабее меня. Если же первые пять-шесть ходов он делает уверенно и быстро, это — не слабенький, любящий переставлять фигуры дилетант, а вполне грамотный игрок.
Сэр Джон без всяких затруднений принял мое дебютное начало и дело пошло всерьез. Над восьмым ходом уже мне пришлось надолго задуматься, а к двадцатому постепенное давление его черных фигур приобрело угрожающий характер.
Главное для меня при игре в шахматы — сильно разозлиться. Это получилось и дало неожиданно сильный результат. Вскоре я пожертвовал качество, но сделал пешкой вилку на двух коней, к тому же черные фигуры потеряли взаимодействующие линии и могли помышлять уже лишь о ничейном окончании.
Теперь надолго задумался сэр Джон, а я получил возможность расслабиться и в ожидании его хода встал, чтобы рассмотреть корешки книг на полках.
Возраст некоторых доходил, по-видимому, лет до четырехсот. Было немало и современной литературы, главным образом по истории и политике. Возвращаясь к шахматному столику, я заметил, как сэр Джон вынул из нагрудного кармана тюбик с пилюлями и быстро проглотил одну.
— Возможно, нам стоит прерваться? — не на шутку обеспокоился я. — Или даже послать за доктором?
— Не волнуйтесь, мой друг, если позволите себя так называть, Это обыкновенное для меня лекарство. Оно не связано с приятным игровым волнением, которое я сейчас испытываю. Если бы я в этой жизни испытывал только такое, — тихо добавил он, возвращаясь мыслями к позиции на доске.
Прошло некоторое время, сэр Джон сделал свой ход, а еще через пять минут нам обоим стало ясно, что после вынужденной для каждой стороны серии обменов игра неизбежно закончится ничьей.
— А ведь неплохо складывалась борьба, мистер Дастингс. И, как противники, мы вполне соответствуем друг другу.
— Совершенно с вами согласен и буду рад, если наши поединки станут регулярными.
Мы еще немного побеседовали, потом, чтобы не утомлять хозяина и не злоупотреблять
