которые любят всяких пресмыкающихся, пауков…
— Э, нет, сынок, — прервал его сержант, — здесь не то место. Рядом пустыня, и каждому ребенку еще с малых лет внушают, что змея — это смерть, и никто с ней тут в салочки играть не станет. — Он полуобернул голову к заднему сиденью. — Что будем делать по поиску этой гадины, шеф?
— Продолжать поиск силами полиции мы не можем, — ответил Гамильтон. — Пусть люди сами проявляют бдительность, мы сделали необходимые объявления по радио и в школах.
— Да, к тому же Барток раструбит об этом в своей газете на всю Америку.
— А кто такой Барток, прошу извинения? — поинтересовался Терье.
— Главный редактор городской газеты, — ответил Фолби, — и если бы он не был приятелем нашего начальника, я бы добавил, что это порядочный сукин сын.
— Хм! — раздалось с заднего сиденья, что видимо значило: «совсем-то наглеть — не нужно».
В управлении Гамильтону пришлось несколько часов заниматься мелкой текучкой: под утро в городе была зарегистрирована попытка угона автомобиля, вдобавок, из столицы штата сообщили, что по их маршруту могут передвигаться два вооруженных преступника «в розыске», и Гамильтон инструктировал полицейский состав. Потом разбирались с задержанным ночью торговцем наркотиков — мелкой сошкой. Целый час был потрачен на безуспешные попытки вытряхнуть из него информацию о каналах доставки этого зелья в город. Торговец не кололся, прикидывался дурачком, и лейтенант довольно скоро почувствовал раздражение и злость, хотя и не рассчитывал здесь на быструю победу. Всему виной было это ужасное утро и похороны в четыре часа, к которым нужно успеть переодеться, заехать за венком… Он все не мог придумать подобающей надписи на венках от себя, сестры и мамы… Потом позвонил в похоронное бюро и продиктовал что-то совсем простое.
Людей на похоронах было очень много: почти все сотрудники госпиталя, которым управлял Уолтер, школьные товарищи Джейн — многие с родителями, учителя, друзья, соседи.
Фрэнк, дождавшись своей очереди, подошел, поставил в общий ряд венки и сжал холодные неподвижные руки Мэри.
— Спасибо, Фрэнк, — еле слышно проговорила она.
Бледное отечное лицо, потерявшее возраст и всякое выражение жизни — та девочка, которая приходила на дни рождения его сестры, радовалась, смеялась, и которой кажется так недавно было столько же лет, сколько Джейн. Уолтер поддерживал жену за плечи и только кивал проходившим в траурной шеренге людям.
Потом маленький коричневый гроб с серебряной окантовкой медленно поехал вниз и, кажется, он уходил вглубь земли, в другой мир, и человеческие глаза хватали эти последние мгновения.
После похорон Гамильтон пошел не к выходу вместе со всеми, а по кладбищу вдоль могил. Хоть город был небольшим, историю он имел давнюю, почти трехсотлетнюю. И вся она была здесь.
Странно, но это стирало остроту отдельной боли за потерянную человеческую жизнь — сотни имен, далеких и близких дат, удавшихся, неудачных, а порой и несчастливых судеб.
С одним и тем же концом.
Всегда непонятным людям.
И боль одной утраты растворялась в общей печали всей человеческой жизни. Вблизи надгробий.
Гамильтон уже минут десять медленно шел без всякого направления, огибая могильные памятники, иногда прочитывая надписи на них. Неожиданно впереди среди могил он увидел человека и тут же узнал его. Это был Гильберт. Он возился, согнувшись, у памятника и обернулся на звук шагов.
— Фрэнк?…Здравствуй… Ты в траурном костюме… наверно, умер кто-то из знакомых?
— Да, — Гамильтон хотел рассказать, но увидел надпись на надгробии: «Маргарит Хьюз». И дата — ровно двадцать лет назад. Тут же лежал букет цветов, видимо, только что положенный Гильбертом.
— Посмотри. — Он показал на выбитое с рваными краями углубление в камне в том месте, где вверху обычно располагается позолоченный крест, а теперь сохранился только след от его окончания. — Видишь, это дело рук человеческих. Кому-то мама мешала и после смерти. Не поленились прийти сюда и изуродовать могилу. Наверно, это сделали настоящие христиане, а? И знаешь, я не стану ничего поправлять. Пусть так и будет, как им хочется.
Гамильтона передернуло от злобы:
— Морды бы разбить этим мерзавцам!
Он расстегнул ворот рубахи и расслабил галстук.
Опять эти двадцать лет — как один день.
Он хотел тогда пойти на похороны. И пошел. Но когда повернул за угол на улицу, где жили Хьюзы, увидел уже тронувшуюся похоронную процессию. Катафалк и Гильберт.
Один Гильберт шел за ним.
По пустой улице. В дешевом черном слишком длинном для него пиджаке. И Фрэнк замер, глядя издали в его спину. Он должен был догнать и пойти рядом. Он знал, что был должен… От каких-то небольших поступков зависит вся жизнь, и человек становится или не становится, чем должен.
— Душно что-то, — сказал Гамильтон, снимая пиджак. — Ты долго собираешься здесь оставаться?
— Нет, я уже хотел идти. А кого хоронили?
— Дочку моих знакомых. Ее укусила змея.
— Настоящая змея, Фрэнк?! Ее поймали?
— Нет. Наверно уползла назад в пустыню.
— Когда это случилось?
— Вчера, когда мы сидели с тобой в ресторане.
— Боже мой! — Гильберт сел на каменный бордюр и закрыл голову руками. — Боже, какая нелепость. Несчастный неповинный ребенок. Как все чудовищно и дико в этом мире, Фрэнк! — Он резко встал и посмотрел на Гамильтона влажными, полными боли глазами.
Неправда, что глаза умеют говорить — они умеют и кричать — странным беззвучным криком.
— Успокойся, пожалуйста, — Гамильтон сделал шаг и положил руку на угловатое плечо Хьюза, — никогда нельзя предаваться отчаянию.
Тот опустил голову, а потом медленно покачал ею из стороны в сторону.
— Ты не прав, Фрэнк, — произнес он почти спокойно и снова повел головой, — ты не прав… Отчаяние одно из чувств, данных людям природой, и мы не можем его отвергать. — Он вдруг поднял голову и посмотрел открыто и ясно. — Нельзя принимать мир — каким есть. Он гадок настолько, насколько мы сами ему это позволяем. — И Фрэнк вдруг почувствовал силу в его худом неуклюжем теле.
Как ни печален был этот уже клонящийся к вечеру день, но Гамильтону все-таки нужно было вернуться в управление и довести до конца разные дневные мелочи. Около часа он потратил на просмотр сводок и отчетов, потом снова возился с торговцем наркотиками. Обыск в доме у того не дал никаких результатов, и допрос снова ни к чему не привел.
Два раза он разговаривал с полицейским управлением штата, где настаивали на тщательном патрулировании автострады, потому что разыскиваемые преступники до сих пор не были пойманы и мотались где-то неподалеку.
Под конец заявился Терье.
— Я только что с патрулирования автострады, — бодро объявил он.
— Это достаточно отметить у дежурного, — недружелюбно ответил уставший Гамильтон.
— Я это уже сделал, сэр.
После этого сообщения Терье замолчал и, улыбаясь одними блестящими белками, уставился на лейтенанта.
— А…, — подождав немного протянул тот, — так значит ты просто зашел вечерком поболтать к начальнику?
— Не совсем, сэр, я хотел доложить об одном наблюдении.
