— Так вы там несколько раз были?
— Я один раз, а вот Тин дважды.
— Да, — подтвердил тот, сразу поняв о чем речь, — в первый раз у нас была групповая ознакомительная экспедиция. А во второй раз я летал после смерти Шацкого за образцами спино-мозговой жидкости нивсов, чтобы Ольга могла продолжать запланированные Шацким опыты.
Тин начал с аппетитом лопать, и Гек снова обратился к Максу:
— Скажите, а что из себя представляет этот Ренвуд?
— О, очень занимательная личность. Огромный ум, энциклопедического склада, если так можно сказать. — Гардман подтверждающе кивнул жующей физиономией. — Между прочим, постоянно изучает и уже отлично знаком с нашей культурой и историей. Чрезвычайно патриотичен, предан своему народу, его будущему — все происходящее меряет только этим аршином. Но не аскет. Интеллигент в полном смысле слова. Кстати, он меня спрашивал о вас, хотел познакомиться. Вы бы с этим делом не очень тянули. Ему может показаться, что вы им пренебрегаете. Ренвуд ведь очень уважал Артура, гордился тем, что тот посвящает его в свои идеи, его, наверно, обижает, что преемник не спешит с ним встретиться.
— Да я и сам хотел это сделать в ближайшее время.
— Так давайте сегодня, во второй половине дня. Я как раз должен выйти в город и посетить старика.
Гек согласился и отправился к себе в лабораторию.
Теперь ему будет полегче, уже не придется тыкаться, как слепому котенку, вникать в каждую деталь. Главные трудности позади, скоро он все будет знать.
Большинство экспериментов в методике Шацкого выполняло опорную функцию по отношению к следующим за ними, куда предыдущие результаты вкладывались в качестве начальных параметров. Поэтому итог исследований проявлялся как бы целиком, на конечной стадии опытов, нужно было только знать — какое содержание кроется за совокупностью знаков и терминов. Теперь Гек все это знал.
Он начал с нивсов.
Из обширного комплекса исследований и замыкавшего их последнего эксперимента, законченного Ольгой только вчера, следовал однозначный вывод: нивсы быстро теряли и будут дальше терять менталитет, деградируя от разума к элементарным животным инстинктам. Кто знает, не превратятся ли они в ближайшие двести лет в тех животных, от которых получили свое современное название. Гек еще раз, внутренне поежившись, вспомнил пустые великолепные города-гиганты и перешел к более приятному чтению — итогам обследования кирийцев.
Через два часа он закончил работу, извлек из материалов Шацкого все, что было можно. И… трудно сказать, чего стало больше — ответов или новых вопросов.
У кирийцев обнаруживался очень слабый тип процессов, характеризующих поступательное развитие расы. Факт неожиданный, но не трагический. Важна не столько скорость биологических часов, сколько их устойчивый ход, способность к длительной работе. Вот здесь-то все и обрывалось. Как установил Шацкий, у кирийцев имело место огромное преобладание корковых процессов головного мозга над его подкорковыми отделами, другими словами, кирийская раса была близка к тому, чтобы исчерпать свои внутренние резервы развития.
И не только. Медленно протекающий процесс перераспределения биологических ресурсов в сторону интеллекта исключал возможность эффективного применения усиленных научно-технических инъекций со стороны землян. Кирийцы просто не сумеют сделать их органической частью своего общественного быта, не поспеют за высокими темпами внедрения в их жизнь нового — подобно ребенку, который будет получать предметы обихода, намного опережающие его собственный рост. Следовательно, как активная помощь, так и предназначенные для нее исследования местной расы становятся лишенными смысла, а самих кирийцев теперь просто нельзя причислять к разряду перспективных цивилизаций.
Вот где разгадка слов Шацкого об исходных данных!
Что же в итоге?
Для Шацкого это блестящий успех, научное достижение, которое не только будет высоко оценено современниками, но и навсегда войдет в научные анналы.
Для кирийцев установленный факт означает свертывание программы содействия, точнее, сведение ее к минимуму, соответствующему общим представлениям о гуманной помощи, облегчающей элементарные условия существования.
А для Гека здесь кроется новая многообещающая информация о сплетении интересов с событиями, которые уже произошли.
Прежде всего от открытия Шацкого страдали кирийцы, и не просто страдали — все их будущее подвергалось пересмотру, низводилось к ничего не обещающей перспективе. Теоретически кирийцы, или точнее их информированная верхушка, могли попытаться уничтожить автора таких исследований. И очень возможно, что нападение на Шацкого заключало в себе такую именно попытку. А если продолжить эту мысль и связать ее с последующей его гибелью на станции, то неизбежен вывод о соучастии кого-то из своих. Но в этом случае возникает серьезный контрдовод: почему тогда в неприкосновенном виде сохранились научные материалы такого страшного для кирийцев содержания? Ведь в конечном итоге дело было уже не в Шацком, а именно в них. Почему не уничтожена или не изменена та их главная часть, которая несет крушение кирийским надеждам? Сделать это ничуть не сложней, чем уничтожить человека. Журналы лежат открыто, запирается лишь дверь лаборатории во внерабочее время, ключи есть у Ольги и Борга. Кстати, третий ключ, принадлежавший Шацкому, так и пролежал после его смерти на рабочем столе в лунке с карандашами. Убийство ученого с сохранностью его материалов никак не склеивается, ведь рассчитывать на то, что они неразобранными угодят в архив, по меньшей мере легкомысленно.
Гек долго сидел за своим столом, напряженно раздумывая… одно было несомненно — не зря он сюда прилетел.
Гринев зашел за Геком в лабораторию, когда день подходил к концу.
— А вы знаете, Борг сделал мне очень строгий выговор, — сообщил он. — Пригласил меня в свой кабинет и заявил, что я нарушил этическую субординацию, он именно так изволил выразиться. Дескать, проведение встречи двух крупных представителей дружественных цивилизаций есть прерогатива старшего административного лица. Его лица, то есть.
— Выходит, я подвел вас перед Боргом? Я с ним поговорю.
— Ну вот еще, время тратить. Пошел он в болото, как говорят в таких случаях кирийские мальчики. Поехали, нас Ренвуд ждет. — Он повернулся к Ольге. — От тебя ему что передать?
— Привет.
— И только? Ну поимей совесть, лунянка, хоть малую надежду дай! Помрет от тоски первый мужик планеты — прервутся контакты цивилизаций. Вот от таких, как ты, в конце концов весь космос захиреет!
Последние слова Макс прокричал уже из коридора.
— Макс, а почему вы ее лунянкой назвали? — спросил Гек, когда они спустились в нижний холл.
— А вы разве не знаете? Ольга на Луне родилась и всю жизнь там прожила, в школе училась, где-то работала. Поэтому и холодная, как Луна, не дается. — Он улыбчиво оскалил красивые белые зубы. — Вставные, — поймав взгляд Гека, чуть грустно добавил он, — свои я на Кси-15 оставил, когда занимался эвакуацией, шарахнуло какой-то балкой.
— Даже до этого дошло?
— Да, летели обломки строений. Честно говоря, думал, что в последний раз уже не взлетим.
Макс произнес это совсем буднично, без всякой рисовки.
Пока он доставал из соседнего шкафа фонаторы, Гек вынул тюбик со стероном и, сразу проглотив свою таблетку, протянул тюбик Гриневу. Тот подошел с ним к маленькому настенному холодильнику, вынул оттуда бутылку с дистиллированной водой и, налив воду в прозрачный одноразовый стаканчик, выпил свою таблетку.
— Не можете глотать без воды? — спросил Гек, вспомнив, что его героический дед так за всю жизнь и не научился глотать без стакана воды таблетки, да и в редком случае не облившись.
— Нет, просто по последним медицинским инструкциям людям с отрицательной реакцией на стерон рекомендуется запивать его дистиллированной водой, по их мнению, это чему-то способствует.
