библиотекой – ТЖБ. Президент Франции Жак Ширак предложил дать ей имя своего предшественника на посту президента – Франсуа Миттерана. И это, вероятно, справедливо: стройка эта была любимым детищем президента- строителя, чьи сооружения вызывают немало споров у потомков. Новая библиотека на берегу Сены является, пожалуй, самым спорным из этих сооружений. Достоверная история ее строительства пока еще не написана, но кое- что просочилось и в осторожную французскую печать, к тому же, как любили некогда говорить русские ораторы, факт налицо. Четыре высокие стеклянные башни, имеющие каждая форму полураскрытой книги, уже несколько лет как обрамляют просторную, в семь с половиной гектаров эспланаду на пустыре над Сеной, и уже несколько лет туда водят любопытных экскурсантов.
Эспланада эта хорошо видна из моих окон на тринадцатом этаже парижской хрущобы в XIII округе, и я наблюдал, как шаг за шагом росли эти башни, «вдохновенное» творение архитектора Доминика Перо. Собственно, ничего оригинального в этих башнях нет. Такими стеклянными башнями встречает и провожает путника любой американский «даунтаун», а дома в форме полураскрытой книги русские конструктивисты строили на просторах Советского Союза – от Харькова до Душанбе – уже давно, еще до войны. Но, наблюдая из окна за эволюцией башен, я заметил однажды нечто новое: в один прекрасный день окна были изнутри заставлены чем-то вроде картонных коробок из супермаркета. Я решил, что это связано с прибытием книг в новое здание, и возрадовался. И не угадал.
Выяснилось, что окна были прикрыты щитами из ценных пород дерева, и хотя это изуродовало здание, сделать это было просто необходимо. Строителям объяснили, что нельзя подвергать книги воздействию солнечных лучей, и те согласились. Но тогда отчего же они воздвигли для хранения книг именно стеклянные башни? Выяснилось, что никто и не собирался устраивать тут книгохранилище. Согласно идее, выдвинутой весьма просвещенным, но непрактичным советником президента Жаком Аттали, новой библиотеке предстояло стать шедевром информатики, библиотекой без книг – с одними компьютерами. Проект был принят, без сомнения, тогдашним президентом, но только потом выяснилось, что процедура переведения всех книг на компьютеры пока неосуществима. Тогда решили набить башни книгами, а также занять под книгохранилища все гаражи. Ну а потом пришлось загораживать окна. То, что щиты из ценных пород дерева снаружи выглядят безобразно, тоже обнаружили потом. Как, впрочем, и многое другое. Например, что содержание одной этой библиотеки будет обходиться в 200 миллионов долларов в год – семь процентов всей суммы, выделяемой во Франции на культуру. Что всем желающим места в библиотеке все равно не хватит. Что библиотека будет платной, а стало быть, не столь уж демократичной. Но так или иначе, Париж получил за свои два миллиарда долларов библиотеку на память от президента. Все четырнадцать лет своего президентства Миттеран был тяжело болен, поэтому так и спешили устроить церемонию открытия библиотеки еще при его жизни. В результате библиотеку открывали трижды и открыли ее все равно полупустой – как бассейн в сумасшедшем доме, куда только еще обещали пустить воду, но прыгать уже начали.
Понятно, что после третьего открытия библиотеки я не выдержал и побежал туда с длинным списком книг, которые давно мечтал хоть полистать. Компьютеры пока работали с перебоями. Каталога не было. Ни одной из нужных мне книг я, конечно, не нашел. «Пока они на улице Ришелье, в старом здании», – говорили с горькой усмешкой сотрудники. «А что же здесь?» – удивился я. «Так, кое- что». «И когда же будут книги? Столько лет прошло…» «Еще столько же пройдет».
Газеты объявляли, что перевезено за все эти годы 180 000 книг, а будет их здесь 10 000 000. То есть перевезено только два процента – где ж тут найти что-нибудь? Я обратил внимание на читателей – по большей части школьники. Но для них удобнее было бы получить штук сорок хороших, современных библиотек ближе к дому – за те же деньги. А ведь парижские студенты стоят в очереди у входа в университетские библиотеки, как мы когда-то часами стояли у «ленинки». Правда, при столь утилитарном подходе не было бы «великой стройки социализма». Впрочем, это старый спор. Что лучше – пять сталинских небоскребов для богатых или пять новых микрорайонов для работяг… Два российских диктатора решали эту проблему по-разному – Хрущев и Сталин. Хрущев решил ее человечнее, зато все «великое» приписывают Сталину…
Не найдя книг, я спустился в вестибюль. Там группа пенсионеров почтительно осматривала стены и потолки. Слышался голос экскурсовода:
– Тут, внизу, будет когда-нибудь читальный зал для научных работников. Они будут сидеть лицом к саду. Для этого привезено сюда 250 деревьев двадцатиметровой высоты, вырытых вместе с корнями и землей, так что вес каждого при перевозке составлял 12-14 тонн…
– Да уж, обошлось в копеечку, – сказал кто-то восхищенно.
– А лицом к Сене они сидеть не хотели? – спросила симпатичная дама моих лет.
– Это бы их отвлекало от наук, – объяснил ей интеллигентный пенсионер.
Я вышел на улицу. Пока я боролся внутри с временным дефицитом печатной продукции, пошел дождь, и передвигаться по эспланаде стало невозможно. Дело в том, что строители покрыли всю эспланаду элегантным настилом из ценных сортов дерева, который под дождем становился очень скользким. Я поспешил на помощь двум сотрудницам библиотеки, уже лежавшим на спине и честившим кого-то нехорошими словами. Убедившись, что недобрым словом поминают не меня, я помог им встать на ноги.
– Добираемся в буфет, за два километра, – сказала одна из них виновато. – С опасностью вот… для жизни.
Вторая и в вертикальном положении продолжала свой диалог с незримым обидчиком. Я мысленно переводил ее реплики на русский и чувствовал, что перевод, как верно отмечал Мандельштам, сближает народы.
– Строители… – ворчала она. – Одним местом думали…
ГОРОД-КОСМОПОЛИТ
Иногда по воскресеньям, выбравшись из дома у себя в XIII округе, я дохожу минут за пять до авеню Иври или авеню Шуази и сворачиваю к югу, в сторону кольцевой дороги и одной из южных городских застав – Иври или Шуази. Путь мой лежит через китайский квартал, парижский «чайнатаун», который возник здесь сравнительно недавно, в начале 70-х годов (хотя китайские семьи приезжали в Париж и раньше). Именно в 70-е построили в этом квартале многоэтажные дома-башни, соединили их бетонными площадями и площадками, тоннелями, галереями, коридорами. Поначалу башни стояли пустыми, и в них стали селиться семьи из Лаоса, Камбоджи, Таиланда и Вьетнама, по большей части вьетнамцы и китайцы. Вскоре после этого Франция приняла партию беженцев из Вьетнама и Камбоджи, и новоприезжие стали селиться поближе к землякам и родственникам. Я долго не понимал этой механики возникновения экзотических колоний в Париже, пока меня не просветил старый друг-художник Лев Ларский. Он уехал из Москвы в Тель-Авив и в ожидании жилья внес деньги в жилищный кооператив, строивший дом на окраине города. Однажды к ним в издательство пришел какой- то новый эмигрант – то ли из Бухары, то ли из Ташкента, и мой приятель посоветовал ему срочно внести деньги в тот же кооператив, где только-только начинали строительство. А когда мой друг въехал через год в новый дом, он обнаружил, что он был там единственный русский в окружении множества бухарских евреев. Их привел поселившийся по его совету человек из Ташкента. Может, в подобной ситуации оказался какой-нибудь эльзасец или гасконец, въехавший в башню нового «чайнатауна». Наверняка ныне его детишки бойко объясняются на каком- нибудь из китайских языков и диалектов, ибо далеко не все обитатели «чайнатауна» освоили французский, в котором там зачастую и не бывает нужды. Так или иначе, квартал этот стал азиатским, и хотя с безликой бетонной архитектурой не только что китаец, но и папуас ни чего не смог бы поделать, там все же появилась кое- какая восточная атмосфера: китайские надписи, китайские запахи, бесчисленные китайско-вьетнамско-
