грохочущим голосом обсуждал прелести красотки, которую вовсю нахваливал ему граф, и почти не находил у нее недостатков, за исключением, может быть, одного — уж слишком она была визглива! Красотка крутилась на коленях трубадура, дергала его за выбившиеся из-под повязки нечесаные космы и, действительно, взвизгивала, как собачонка.
В дальнем углу зала рыцари затеяли швыряться факелами и подпалили друг другу бороды и усы. Тогда они решили, что красота дороже, стали ловить какую-то собаку, чтобы ее поджечь — и зал превратился в арену Колизея. Ни одна собака так и не дала себя поймать, факелы наконец погасли, и рыцари вернулись за стол — кроме тех, что остались спать на поле боя.
Роберт Лев оставил в покое барона Ильма и принялся толковать рыцарю Рэндери про еще какую-то добычу, захваченную им в соседнем замке, про то, что теперь он, Лев, хочет попробовать правильную осаду, но не знает, как к этому приступить. До сих пор он надеялся только на внезапные штурмы!
Рэндери тоже был сторонником внезапных штурмов и сейчас как раз был занят одним из них, поэтому почти не слушал, о чем ему говорят, сосредоточив внимание на прелестном создании у себя на коленях… Но Лев кричал все громче и горячей, и в конце концов трубадур смутно уловил, что речь идет о некоей знатной госпоже, «пленнице меча», как выразился его хозяин, и о том, как же граф Эйлинбургский устал от быстрых побед. Теперь он не прочь попробовать, каково добиваться благосклонности прекрасной дамы по всем правилам Веселой Науки, так не откажется ли знаменитый трубадур помочь ему в этом советом или делом?
Рэндери в промежутке между двумя поцелуями отвечал, что лучший способ завоевать сердце прекрасной дамы — это прославить ее песнями и подвигами и что не ему объяснять Роберту Льву, как это делать!
Все прочие звуки вдруг заглушил неистовый лошадиный визг, и все шуты бросились врассыпную, когда через столы махнул вспененный вороной жеребец. На спине у него болтался пропавший ловчий — сползая то на один бок коня, то на другой, но каким-то чудом умудрялся не падать и истошно вопил об оленьем стаде, которое напало на него неподалеку от замка и чуть было не подняло на рога.
Жеребец, испуганный летящими в него со всех сторон костями, забегал внутри четырехугольника столов, поднялся на дыбы, сбросил-таки с себя несчастного ловчего и сиганул обратно в дверь среди мужского хохота и женских воплей.
Какая-то девица вскочила на стол, и, задрав юбки выше головы, принялась отплясывать среди посуды, но один из рыцарей схватил ее в охапку и выволок за дверь — тогда она сперва завизжала громче жеребца, а потом принялась угаться неистовей самого Роберта Льва…
…Который все запальчивей и громогласней расписывал Кристиану Рэндери неприступность обитающего в замке трофея, однако его красноречие пропадало впустую: странствующий рыцарь совсем затерялся в объятиях красотки, заслонился кубком с вином и, похоже, спал наяву, лишь изредка благодушно улыбаясь графу из глубин своего прекрасного сна…
- Гей, тише, вы, там!! — вдруг проорал Роберт Лев. — Заткните ваши крикливые глотки! Наш гость устал и хочет отдохнуть, вы слышите, черти?!
Рэндери подпрыгнул, разом проснувшись.
— Я?!! — гаркнул он.
Это короткое слово, в котором не было ни одной согласной, прокатилось под сводами зала, как драконий рев.
Красотка взвизгнула и спрыгнула с колен трубадура.
Рэндери вскочил, чуть было не опрокинув скамью со всеми сидевшими на ней гостями, и даже Роберт Лев отшатнулся, когда трубадур схватился за меч. Но не успел граф привстать, как меч в руке Рэндери сверкнул в свете факелов, словно багровая молния, и врубился в дубовый стол. Рэндери откинулся назад, рванул меч к себе, и стол осел, перерубленный посередине; блюда поползли по нему мимо ошеломленных рыцарей, как живые.
Шуты с ужимками принялись бросать друг в друга перерезанные пополам оловянные кубки и блюда… Один из таких кусков поднял Роберт Лев, провел пальцем по месту среза и поднял на своего гостя глаза, в которых впервые появилось нечто вроде уважения.
Рэндери с лязгом бросил меч обратно в ножны и рявкнул:
— Вина!
— За здоровье Кристиана Рэндери, рыцаря Фата-Морганы! — дружно прогремели все, поднимая полные кубки.
Еще какой-то рыцарь вытащил меч, шатаясь, рубанул по столу, но попал по оленьей туше и распластал ее на два куска, а стол остался невредимым.
Справа и слева от него рыцари обнажали мечи, но он вдруг крикнул:
— Нет прекраснее дамы, чем Глория Кетская! — и все мечи замерли в воздухе, а все глаза обратились на странствующего рыцаря.
То был недвусмысленный вызов — прославить свою даму сразу после того, как была вознесена хвала рыцарю другой, и теперь все ждали, что ответит наглецу Кристиан Рэндери.
Рэндери же тем временем успел осушить еще один кубок и снова посадить себе на колени свою красотку, но при дерзком возгласе расчленителя оленьих туш вскинул глаза и коротко рявкнул:
— Имя!
— Саймон Рольс, рыцарь Глории Кетской! — отозвался тот и с грохотом полез через стол.
Он спрыгнул на пол в огороженном столами четырехугольнике с шлемом в одной руке и с мечом в другой, с вызовом глядя на Рэндери.
— Рыцарь, Кристиан Рэндери мой гость, — с набитым ртом проговорил Роберт Лев, но трубадур уже крикнул:
— Кристиан Рэндери, рыцарь Фата-Морганы! — ссадил красотку с колен и поднялся.
Его вдруг шатнуло так, что он едва не упал, но все же удержался на ногах и перешагнул через перерубленный стол.
Нестерпимый шум, так долго не умолкавший в зале, стал быстро стихать и скоро превратился в невнятный гул, на фоне которого краснолицый барон крикнул, что, конечно, рыцарь Глории Кетской не откажется взять назад слова, вырвавшиеся у него в минуту запальчивости…
— Фата-Моргана — просто мираж! — прокричал рыцарь Глории Кетской, надел шлем и оттуда гулко захохотал.
После этих слов все поняли, что одного из гостей вскоре вынесут отсюда, а может, и обоих сразу, и гадали только — которого именно?
Рыцарь Глории Кетской был, пожалуй, наименее пьяным из всей компании, вино лишь привело его в состояние крайней воинственности, но никак не повлияло на его силы. Он был высок, как сторожевая башня, и казался еще выше благодаря коническому шлему, из-под которого вырывались на волю лишь усы и борода. Облаченный в полный рыцарский доспех, он через весь зал мерил своего противника взглядом гордого вызова.
Рыцаря Фата-Морганы, целый день не слезавшего с седла и влившего в себя сейчас вина не меньше, чем любой самый пьяный из гостей, шатало из стороны в сторону, как дерево в бурю, и он не падал только потому, что держался за стол. Его доспехи вызвали бы смех у любого огнедышащего дракона или великана, на нем не было даже шлема, но его глаза из-под грязной повязки бросали такие же грозные взгляды, как глаза его противника — из-под железного забрала.
— Граф, прошу вас подать сигнал! — потребовал Рэндери у Роберта Льва.
— Возьмите шлем, рыцарь! — крикнул ему кто-то, но трубадур только махнул в ту сторону рукой — и поскорее снова схватился за стол.
— Что ж, жаль, — пожав плечами, сказал Роберт Лев и велел одному из слуг, толпящихся в дверях:
— Труби!
Слуга поднес к губам охотничий рожок, и несколько гнусавых звуков возвестили о начале схватки.
