бесчувственный, злой старик… Предатель! Я убью тебя!»
«Ты не сможешь,» – без слов отвечал Персей.
8
В храме Пеона царил привычный сумрак. Сюда мало кто приходил. Даже жрец, глухой старик, прибирал в храме через два дня на третий. Аргосцы не доверяли богу-врачевателю у себя дома. Иное дело съездить на Кос или в Эпидавр! Там тебе и крытые галереи для снов, ниспосланных божеством, и мастера- толкователи, и священные змеи в гадючнике из черно-белого мрамора; прогулки в сосновой роще, статуя из золота и слоновой кости… А у нас? Убогая халабуда, да идол кипарисовый. Вон, уши древоточцы сгрызли – стыдоба!
Нет, дома не вылечишься. Дома даже не помрешь как следует.
– Не обижайся на них, – сказал Меламп статуе. – Они как дети. Для них за морем все снадобья – медовые. Когда Зевс дал им здоровье, оно показалось им тяжелым. Они навьючили его на осла. Стоит ли удивляться, что глупый осел отдал их здоровье змее?
Статуя нахмурила брови – странная игра теней.
– Если бы ты бил их посохом, они бы любили тебя от всего сердца. Вон, Аполлон разит их мором, а какой они ему храм отгрохали? Лучший храм Аргоса! И назвали верно – в честь Аполлона Волчьего…
– Я тебя недооценивал, – сказали от дверей. – Ты умный человек.
– Я умный, – согласился Меламп. – Радуйся, ванакт. Я ждал тебя.
– Здесь?
– А где еще? Если ты захочешь побеседовать со мной с глазу на глаз, ты не станешь звать меня во дворец. Ты придешь сюда, в тишину и забвение. Опять же, намек – как врач легко умертвит больного, оставшись безнаказанным…
– Так и правитель легко накажет врача, если тот забудет свое место. Верно?
– Не забывай, я прорицатель. Я вижу скрытое.
– Тогда, – Анаксагор встал за спиной Мелампа, скрестил руки на груди, – ты знаешь, о чем я тебя спрошу. Что ты ответишь?
– Да, да и нет.
– Я люблю шутки. И не люблю шутников.
– Какие шутки, ванакт? Ты задашь мне три вопроса. Ответы будут: да, да и нет.
Не оборачиваясь, Меламп жестом указал Анаксагору на мраморное ложе. Тот присел, не чинясь. Меламп же примостился на краю постамента, рядом с посохом Пеона – сучковатым, похожим на обычную дубину. Посох обвивал змей – мощный, головой касающийся руки бога.
В пасти змей держал шишку сосны.
– Начнем с начала, – сказал Анаксагор. – Мне донесли, ты год просидел под замком у басилея Филака. За что он посадил тебя в темницу?
– Я добывал жену моему брату.
– А я слышал, что за воровство.
– Можно сказать и так, – согласился Меламп.
В бороде целителя путалась улыбка – змейка в траве.
– Должно быть, это хорошо – любить своего брата. Меня боги обошли этой милостью. За что ты любишь брата? Он полезен? Послушен?
– Биант хороший. Честный. И обычный.
– А ты, значит, плохой, подлый и необычный?
– А ты, ванакт? Многие ли могут сказать о себе то, что я сказал о моем брате Бианте?
– Это и есть твои «да, да и нет»?
– Ты еще не задал мне вопросы, ванакт. Так, пустые разговоры.
Из щели выскочила мышь. Взобравшись на алтарь, она вцепилась в иссохшую лапку петуха – чье-то приношение. Змей, обвивший посох, мышку не пугал. Не устрашила ее и змейка-улыбка. Целитель повернулся к мышке, и под взглядом Мелампа зверек превратился в изваяние. Лишь подергивался кончик хвоста. Да сдавленный писк, полный предсмертного ужаса, огласил храм.
Меламп закрыл глаза, и мышь удрала.
– Хорошо, спрашиваю, – Анаксагор с интересом следил за мышью, пока та не скрылась из виду. Самообладанию ванакта мог позавидовать любой идол. – Я хочу, чтобы один человек не вернулся из вашего похода.
– Не вернется много людей, ванакт. Я же предупреждал: треть вакханок погибнет.
– Не притворяйся глупцом. Речь идет об одном человеке. Одном великом человеке.
– Насколько великом?
– Арголида устала от его величия. Арголида спотыкается под его тяжестью. Мы препочитаем мертвых героев. Ты в силах облегчить нам ношу, целитель?
– Да, ванакт. Мое первое «да».
– И ты не боишься говорить это здесь, в храме бога-врачевателя?
– А ты не боишься предлагать мне это здесь, в храме божественного лекаря?
– Я намерен излечить свою землю. Где, как не здесь?
– Я берусь за лечение. Мое второе «да», ванакт.
– Без колебаний? Без угрызений совести?
– Если я откажусь, я не получу мои два города. А если и получу, ты отравишь жизнь мне и моему брату. У тебя хватит яда на нас двоих. Верно?
– И снова повторю: ты умен.
– Я знал, что ты предложишь мне. Были колебания, были и угрызения. Все прошло, ванакт. Холодный, скользкий расчет. Я сделаю то, что ты хочешь. Ты дашь мне то, чего хочу я.
– Ты не боишься, что позже я захочу избавиться от тебя?
– Нет, ванакт. Вот они, мои да, да и нет.
Тени коверкали лицо статуи. Бог был раздражен услышанным. Согласно обычаям, на священной территории Пеона никто не имел права рождаться или умирать. Рожениц выносили за храмовые пределы, так же поступали с теми, у кого началась агония. Сейчас в присутствии божества рождался договор о смерти.
– Как ты намерен действовать? Яд?
– Оружие целителей – зелье. Яд – оружие змеи. Я владею и тем, и другим. Если Персей обезумеет, если он кинется истреблять аргивян и своих Горгон – кто заподозрит отравление? Нет, героя покарает божественный тирс Диониса. В это поверят без доказательств.
– Он умрет после ложной вакханалии?
– Нет. Зачем?
Взгляд, брошенный Мелампом на статую, говорил: я знаю обычаи.
– Твой ум острей моего, – признал Анаксагор. – После такого Персей будет проклят людьми. Изгнан из Аргоса, Тиринфа и Микен. Вряд ли кто-то согласится очистить его. Я, во всяком случае, не возьмусь. Убийца Горгоны – бродяга, раздавленный проклятием людей и осуждением богов… Ты – змея, друг мой Меламп.
– Благодарю, ванакт.
– Скажи, прорицатель… Нам удастся наш замысел?
– Я не вижу своей судьбы.
– Жаль.
– Но я вижу, что ты останешься ванактом Аргоса. В любом случае. Это тебя устраивает?
– Вполне, – кивнул Анаксагор.
9
Из трех дорог, начинавшихся от Дирасских ворот, та, что вела на Тегею, имела самый неприглядный вид. Не дорога – каменистая тропа, ведущая в горы. На повозке по такой пробираться – сущее наказание. Да и пеший замается ноги бить. Тем не менее, одинокий путник без колебаний выбрал Тегейскую. Вскоре городские стены скрылись из виду, а человек все шагал и шагал, упрямо и целеустремленно. Он спешил, едва сдерживаясь, чтоб не сорваться на бег.
