роковому броску дискобол… О, дедушка! Персей устроился под своим изображением, давая внуку отличную возможность сравнить. Похож! Хотя на стене дедушка гораздо моложе.
Кудрявый, как барашек…
Гости галдели птичьим базаром. Больше прочих усердствовали приятели женихов. Они наперебой сыпали плоскими шутками – и сами же над ними смеялись. Довольный Биант веселился от души. Меламп выглядел потерянным. «Кто все эти люди?» – читалось на его лице. Удивляясь переменам в облике фессалийца, мальчик не знал, что последние дни окончательно выбили Мелампа из колеи, преподнося все новые сюрпризы. Мало того, что он теперь не змей и не провидец; что под его руководством возвели храм Дионису, и сейчас строят второй – совместный, Диониса Хиропсала и Афродиты Урании [96]! Вдобавок они с братом уже третий год живут в Аргосе. У каждого имеется дом и прислуга. Братья-Амифаониды – уважаемые люди! Обзавелись кучей друзей – тех самых, что галдят вокруг… Самое мерзкое, что в памяти Мелампа начали смутно проступать события двух лет, которых никогда не было. Или все-таки были? Кто сошел с ума – он или мир?
Оба?!
Прошлое изменилось. Признать это на словах – проще простого. Но – принять, прочувствовать, сделать чужое своим, слиться с ним и жить дальше… Всякий ли рассудок выдержит такое насилие?
Наконец галдеж стих, и началась свадебная церемония. Невесты вручили женихам праздничные одежды, затем обнесли гостей пирогом и ячменной мукой с медом. «Чтоб из рук любимой супруги и ячмень для вас медом становился!» И вот торжественно вносят благоухающие туши на вертелах. Резник-дайтрос отрезает всем по куску. М-м-м! Да, и баранины тоже! А это что? Серые дрозды? Запеченные с зеленой айвой и кислицей? Царское лакомство, говорите? Жесткие они, ваши дрозды. И айва кислая. Мне бы еще баранинки. Где корзинка с хлебом? Ага, белый, пшеничный…
Уфф!
А потом столы опустели. Рабыни смели с них крошки – и перед каждым гостем поставили кубок. Долговязый виночерпий налил вина: мужчинам крепкого, неразбавленного, женщинам и Амфитриону с Леохаром – пополам с водой.
– Здоровье молодых!
– За нерушимость семьи!
– Ксесиас!
– Все не пей, – прошептал на ухо Леохар. – Так, пригуби. А то плохо будет…
– Знаю. Я один раз…
Мальчишки переглянулись, хмыкнули – и отхлебнули из кубков.
Столы унесли. Слуги собрали кубки и взамен дали всем широченные чаши, которые виночерпий наполнил уже разбавленным вином. Началась вторая часть пира: если во время первой только ели, то сейчас предполагалось только пить. К началу третьей – когда вновь принесут еду, но и вино никуда не денется – кое-кого выволокут на свежий воздух проспаться. Без этого ни один пир не обходится. У входа ждал бродячий рапсод. Как воздадут почести богам, так настанет его черед. А там и музыкантов пустят.
Какая свадьба без песен?
Перед Персеем поставили чашу с пивом. Убийца Горгоны глянул на Мелампа, отчего целитель поперхнулся и закашлялся.
– Сегодня я пью вино.
– Вина Персею! – крикнул ванакт, удивленный переменой вкусов.
Пиво заменили темно-красным аркадским.
– Восславим же Зевса-Заступника!
– И супругу его, златообутую Геру!
– Возлюби молодых, Гестия, покровительница домашнего очага!
Возлияния следовали одно за другим. Гости по очереди вставали, вознося хвалу богам. Встал и Персей.
– Эвоэ, Дионис, брат мой…
Мальчик решил, что он ослышался. Дедушка не мог этого сказать! Скорее мир рухнет, погребая всех под обломками. Но мир устоял, а дедушка продолжил:
– Эта чаша – в твою честь. Если уж мы с тобой заключили мир…
Гости слушали. Кивали с одобрением. Разве что Кефал замер, не донеся чашу до рта; да Меламп подался вперед, ловя каждое слово.
– …разве может быть иначе? Всем известно о нашем примирении. Если так, кто продолжил бы войну? Только клятвопреступник. Такого осудили бы люди и прокляли боги. Ты слышишь меня, Дионис? Лишь осел не свернет с пути, ведущего к позору и гибели. Перемены – наш удел. Но кое-что остается неизменным.
И во весь голос:
– Эвоэ, Дионис! Эван эвоэ!
12
– Да, в храме Афины…
Амфитрион с изумлением смотрел на дедушку. Такой Персей был ему в новинку: умиротворенный, разговорчивый. Одно слово – подвыпивший. Раньше дед и сам не пьянел, и другим не давал. В его присутствии трезвели записные выпивохи. Ходили сплетни, что это из-за войны Диониса с Персеем. «Хлебни с первым воды – захмелеешь, со вторым залейся вином – не впрок пойдет!» Сейчас же дедушка взмок, лысина его сверкала от пота. Жесты утратили скупую точность, речь – краткость. Это Персей, хихикая, предложил внуку сбежать из наскучившего мегарона к обрыву. Внук с радостью согласился, прихватив с собой Леохара с Тритоном. Еще следом увязался молодой стражник, решив, что ему все равно, где караулить. Опершись на копье, парень ловил каждое слово Убийцы Горгоны.
– Сериф – нищий остров. Здешний храм Афины куда богаче. На Серифе это скорее дом. Груда камней под крышей. Жрица кормила меня. Стирала одежду. Бранилась: я рвал хитон сто раз на дню. Лазал по скалам, разорял чаячьи гнезда…
– А твоя мама?
– Моя мать? – рот Персея дернулся в кривой усмешке. – Нет, Даная жила во дворце. Она жила с басилеем Полидектом, как жена. Все знали, что ей не бывать законной супругой. Все, кроме нее. Даная, дочь Акрисия; глупая, не знающая жизни девчонка. Даже когда Полидект послал сватов в Элиду, желая взять за себя Гипподамию, дочь Эномая Губителя Женихов, мать не верила очевидному. Болтала на всех углах, что Эномай сам спит со своей дочерью. Что он не отдаст красотку даже Аполлону. Полидект бил ее. Потом, когда я вмешался, перестал. Страх – лучший воспитатель. Он боялся меня так, что терял мужественность. Запретил без надобности являться во дворец… Ха! После каждого моего визита над ним втихомолку смеялись рабыни. И с Гипподамией ему не повезло. На ней женился твой второй дед, Пелопс, прикончив Эномая. Кстати, тот действительно спал с дочкой…
Он с шумом перевел дыхание.
– В детстве я ненавидел мать. Шлюха, думал я. Грязная подстилка. Меня дразнили ублюдком. Проходу не давали. «Сын Златого Дождя? – хохотали они. – Да уж, изрядно капнуло!» В отцы мне рядили Пройта, моего двоюродного деда…
В небе закипал вечер. Вино сумерек пенилось на закате, лилось через край. Воздух пах давленой ежевикой – кровью титанов, пролитой в войне с богами. Загорались первые звезды. Вчерашний день становился историей, начертанной сверкающими знаками. Охотник Орион, размахивая дубиной, гнался за Плеядами, дочерьми гороподобного Атланта; орел Эфон летел клевать печень узнику Прометею, Кентавр преследовал Колесницу [97]…
«Там буду я, – загадал мальчик, отыскивая подходящее место на небесах. – А вот там – дедушка. И, конечно, бабушка. Левее – папа с мамой…»
– Жрица учила меня своему ремеслу. Гимны, молитвы; одевание статуи в новый пеплос… До сих пор помню этот пеплос. Желтый, как луковая шелуха. Я был скверным учеником. Жрица злилась. Лупила меня мокрой тряпкой. А потом явилась Афина. Жрица обмочилась со страху при виде богини. А я швырнул в сестру камнем. Сказал, что никогда не буду ее жрецом. И если она попробует меня заставить… Боги, как же
