должны были довершить, по его замыслу, остальную операцию.
Утро двадцать первого января 1605 года началось сильной пальбой из пушек с обеих сторон. Многочисленное московское войско не шло вперед, оба его крыла примыкали к деревне, в центре которой стояла пехота с огненным снарядом. Сторожевой полк был атакован Самозванцем и отброшен к Добрыничам. Основной удар Дмитрий наносил по правому крылу неприятеля, которым командовал князь Мстиславский, рассчитывая отбросить его за реку Сев. В первой линии русских войск находились отряды немецких, голландских и русских наемников. Дмитрий, несясь впереди на борзом карем аргамаке, держа в руке обнаженный меч, вел свое войско долиною, чтобы стремительным натиском разрезать армию Годунова между деревней и правым крылом. Князь Мстиславский, еще слабый от ран, угадал мысль Самозванца и двинул свое крыло вперед, чтобы остановить и опрокинуть неприятеля. Однако Дмитрий, как истинный витязь, оказал необыкновенную смелость. Сильным отчаянным ударом, он смял россиян и погнал их. Несмотря на мужественное сопротивление наемных дружин, он прорвал их оборону. Илья со своим отрядом, повинуясь команде Якова Можерета, начал медленно отступать к деревне теснимый польскими всадниками. Пехота пропустила их в центр Добрынич, где за возами с сеном укрылись стрельцы с пушками и пищалями. Кавалерия Дмитрия кинулась на московскую пехоту, которая ждала, не трогаясь с места, будто в оцепенении и вдруг залпом из сорока пушек и из десяти тысяч ружей поразила неприятеля. Все было кончено. Казаки, которые неслись вперед довершать легкую победе своего героя, видя, что она не их, обратились в бегство. Сначала побежали запорожцы, за ними донцы. Пехота Дмитрия, видя бегущих казаков, побросала пушки и ружья и разбежалась в разные стороны. Сражение было проиграно, раненный Дмитрий, уцелевший от смертоносного огненного залпа московской пехоты, в беспамятстве от страха, бежал назад.
Русская конница, увидав, что враг бежит, перешла в контратаку и довершила разгром. Дружина Ильи, гнала и разила удирающего неприятеля на протяжении десяти верст, взяла несколько трофейных знамен и немало пленников. Однако воеводы Шуйский и Мстиславский не использовали свой крупный успех и не организовали настойчивого преследования разгромленных войск Самозванца. В результате раненный Дмитрий, досадуя на поражение и на трусость казаков, ускакал в Рыльск. Рана его была легкой и не опасной и, не видя для себя безопасности в Рыльске, он на следующий день переехал в ближайший к Польско-Литовской границе Путевиль, укрепленная каменная крепость которого внушала ему доверие.
Осип Волохов сменил одежду мирскую на монашескую, а сан дворянский на обличие брата Варлаама. Он сев на коня, отправился в сторону Москвы, а именно в Лавру Святого Сергия Радонежского, где находился двор и Государь. Годунов молился у Святых Мощей и просил у Святого Заступника даровать победу, остановить смуту и братоубийственную войну. По дороге, брат Варлаам, представлялся всем иноком из небольшого пограничного монастыря, безжалостно разоренным дотла поляками. Эта история имела подтверждение, Самозванец действительно отдал на разграбление ляхам несколько православных обителей, братия которых отказалась признать его владычество. И теперь, обойдя Москву и достигнув Тушина, он перед очередным дозором слезно разыгрывал не один раз повторяющеюся душещипательную сцену о том, как воины веры латинской разоряли его родную обитель и глумились над иноками и игуменом. Очередная басня подействовала, дозорные, негодуя на поляков, пропустили бедного скитальца, и дорога к Троице-Сергиеву монастырю была свободна. Брат Варлаам, усмехаясь про себя и радуясь своей изобретательности, пришпорил коня и пустил его во весь опор. Он торопился поскорее достигнуть цели своего пути, чтобы восстановить, по его мнению, справедливость и наказать ненавистного Годунова.
Был у брата Варлаама приятель в Лавре, беспутный инок Соврасий, который служил в монастырской трапезной. С виду Соврасий был достопочтимым и уважаемым братией иноком, верно исполняющим свой христианский и монашеский долг, но, вырываясь за стены Лавры, в его крови сразу начинали играть неудержимые мирские страсти и, предаваясь всевозможным порокам и блуду, он начисто забывал про свой обет, данный Богу. Было у брата Соврасия одно тайное желание, которое он глубоко хранил в глубине своей души и в пьяном бреду один раз проговорился брату Варлааму. С виду скромный и не чем не приметный в своем послушании инок мечтал, когда-нибудь стать настоятелем хоть какой-то захудалой обители, чтобы в безделье и сытности предаться своим мечтам. Он хорошо понимал, что этой мечте не суждено было сбыться, но в глубине души все же надеялся. Именно к этому человеку и торопился брат Варлаам, чтобы сыграть на его страстях и воплотить свой гнусный план в жизнь.
Хоть Самозванец и был жив, Годунов велел петь во всех храмах благодарственные молебны и звонить во все колокола. Государь, дожидаясь вестей о конце мятежа, благодарил верных слуг, раздал воеводам памятные медали, а войску в награду послал восемьдесят тысяч рублей. Особенной благодарности царя заслужили храбрые наемники. Предводителей иноземных дружин, Якова Маржерета и Вальтера Розена, а также Илью Просветова Государь жаловал землями в Калужской волости, чтобы еще сильнее подстегнуть их рвение на службе Государству Российскому.
Победители, веселясь и торжествуя, упустили время. Царская армия подошла к Рыльску только после того, когда Самозванец успел покинуть город и бежать в Путевиль. Дмитрий обратился за помощью к Сигизмунду, но тот ответил отказом. Несостоявшийся тесть, якобы, все еще собирал войско. На самом деле, пан Мнишек поставил на Дмитрии жирный крест. Поляки собирались покинуть Самозванца, но русские сторонники, устрашенные тем, что в землях вернувшихся под правление Годунова, лютой жестокостью искореняется измена, остались верны царевичу Дмитрию. Им нечего было терять, кроме своей головы и они настаивали на продолжении борьбы. Лжедмитрий разослал по всем волостям грамоты к крестьянам и посадским людям, обещая им освобождение от повинностей. В южных степях скопилось не мало беглых крестьян, решивших пополнить его войско. На его сторону перешли Оскол, Белгород и некоторые другие города, вернулся четырехтысячный отряд донских казаков, в Путевиль стекался народ из областей, в которых свирепствовала месть Борисова, требуя оружия, они готовы были умереть за царевича.
Между тем, царским воеводам не удалось взять Рыльск, гарнизон которого Дмитрий усилил двумя тысячами своими русскими сторонниками и пятьюстами поляками. Командовал деревянной крепостью князь Долгорукий-Роща и Яков Змеев. Видя перед собой виселицу, они на все предложения Мстиславского о сдаче, отвечали залпами из пушек, доказывая свою непреклонность. Из-за трудностей со снабжением продовольствием, Мстиславский решил снять осаду и идти в начале марта к Кромнам, где перешедший на сторону Самозванца гарнизон был осажден войском воеводы Шереметьева. Четыре тысячи казаков под командованием атамана Карелы в конце февраля опередили Мстиславского и прорвались в Кромны с большим обозом продовольствия. Осаждающие, артелерийских огнем сожгли все деревянные укрепления крепости и овладели валом. Благодаря сторонникам Дмитрия, находящимся в стане правительственных войск, тайно снабжающими Кромны порохом и продовольствием, случилась измена. Казаки воспользовались этим, насыпали новый земляной вал и укрепили город рвами. Мстиславский и Шуйский не рискнули наказать виновных, видя нехорошие брожения вверенном им войске. Обстреливая город из пушек, и не вредя ему, они тянули время, в надежде взять его измором. Между тем, армия из-за плохого снабжения, стоя в снегу и сырости, потихоньку подвергалась болезням, этим самым, умножая число сторонников Дмитрия.
Дума и двор жили своей жизнью, в первой текли дела, как и прежде, второй, как и обычно блистал своим великолепием. Сердца придворных были закрыты, в одних таилось злорадство, в других страх, третьи, предвидя крах династии Годунова, готовили измену. Борис, предаваясь воле Святого Проведения, служа только идолу коварного властолюбия, скрывал в своем сердце глубокие кровавые раны, являвшимися плодом его бывших злодеяний. Стремившийся найти утешение души в Вере и Надежде Небесной, он метался между московским Кремлем и Троице-Сергиевой Лаврой, в надежде найти покой. Он молился Богу, но всепрощающий Иисус Христос, не найдя в его душе истинного раскаяния, оставил деспота. Но все-таки есть предел в муках бренного человеческого тела. Двенадцатого апреля, проведя весь день и ночь в посте и молитве перед мощами Святого Сергия, утром позавтракав с братией, где ему прислуживали отдельно, Годунов вернулся в Москву. В обед, сидя в золотой палате московского Кремля, он с Вельможами и Думными боярами принимал иностранцев. Почувствовав себя плохо, он встал из-за стола. Пошатнувшись, Годунов взялся за плечо своего последнего любимца Басманова. Кровь хлынула у него фонтаном из ушей, носа и рта и лилась, не останавливаясь рекою. В свои пятьдесят три года он не имел болезней кроме подагры, здоровье его было железным. Видя теряющего сознание царя, вызвали лекарей, но те не смогли остановить кровь. Теряя память и угасая, Борис успел благословить на царство сына Феодора и испустил дух там же, где пировал с боярами и иноземцами.
Быстрым шагом, покинув монастырскую трапезную, брат Варлаам вышел во двор. Дело было сделано, и он довольно потирал
