Феклушей, нужно…
От этих мыслей, в самый не подходящий момент, его оторвал приход Алексея, вслед за которым появилась Матрена, неся на подносе миску с аппетитной куриной лапшой. Впервые за время болезни, Илья ощутил чувство голода, взявшись за ложку, он с удовольствием съел все до дна. Хлебая наваристую лапшу, Илья впервые признался себе, что любовь Феклуши все же льстит ему.
Проснувшись как обычно, Феклуша встала с постели, подошла к окну и растворила его. Прекрасное январское утро обещало плавно перейти в хороший день. Свежий морозный воздух тут же заполнил всю светлицу. От холода Феклуша поежилась и решила закрыть окно. Внизу Кузьма запрягал лошадь в сани. Любава с Варварой с полными котомками уже поджидали его у крыльца.
– Интересно, куда это они собрались? – подумала Феклуша.
Наскоро одевшись, она спустилась вниз, потрогала самовар и резко отдернула руку. Он был горяч и пылал жаром. Налив себе из самовара в кружку душистого напитка, она уселась за стол и, макая еще теплые оладьи в мед, принялась за завтрак.
На душе, словно кошки скребли, она старалась не думать о вчерашней встречи, но упрямые мысли все равно уносили ее то к воспоминаниям, то к размышлениям о будущем.
– Если любит, то простит, – вновь и вновь, повторяла себе она, – а если нет, то, что же, насильно мила не стану…
Скрип калитки во дворе заставил ее оторваться от грустных мыслей. От неожиданности сердце предательски затрепетало в груди.
– Кто это может быть? Любава с Варварой давно уехали. Может, Мирон возвратился с погребения, так вроде еще рано?
Феклуша накинула на плечи шерстяной платок и вышла в сени, где чуть не столкнулась с Алексеем.
– Ты? – задала она удивленный вопрос.
– Я, а ты кого-то ждала?
Феклуша отрицательно покачала головой. Мысли, что Илья ее возненавидел, и по своей немощности не смог сам придти и выразить свое презрение, а прислал для этих целей товарища, вихрем пронеслись в мозгу. В ожидании ужасного приговора, на ватных ногах, Феклуша прошлепала в горницу и присела на край лавки. Внутри нее все похолодело, ее стала бить мелкая дрожь.
– Что случилось? Зачем ты пришел? – едва слышно, срывающимся голосом, пролепетала она.
Стоя на пороге и вертя шапку в руках, Алексей невольно залюбовался ею. Он заметил перемену в ее настроении, но совсем не ожидал такой реакции на свой приход.
– Похоже, я ее напугал. Еще не хватало ей сейчас свалиться в обморок. А ведь она любит, искренне любит Илью, – про себя подумал он, а вслух произнес: – Не пугайся Феклуша, с Ильей все хорошо, идет на поправку. Только вот беда с утра приключилась, отказывается он от еды и питья, все спрашивает, не пришла ли Феклуша, убивается он по тебе, считает, что обидел и ждет тебя. Вот я и решил за тобой зайти, может он из твоих рук целебные отвары примет, силы то ему ох как нужны, а без еды и питья где же ему их взять.
Феклуша сидела, словно во сне, глупо глядя на Алексея. Когда смысл сказанного все же дошел до нее, она бурно покраснела, вскочила и засуетилась по горнице.
– Я сейчас, я только переоденусь, – радостно молвила она.
– Хорошо, я подожду тебя во дворе, – Алексей надел шапку и вышел за дверь.
Феклуша бросилась к себе в светлицу. Сомнения и угрызения совести давили ее из нутрии.
– Неужели подействовало зелье колдовское? Нет, это не правильно, это не по-людски, я так не хочу, а вдруг он меня потом разлюбит?
Переодевшись на скорую руку, она пулей вылетела во двор. У ворот стоял Алексей и терпеливо ждал.
– Ну что, собралась?
Утвердительно кивнув, она не пошла, а полетела вперед.
– Эй, постой, не так быстро, а то я за тобой не поспеваю, – улыбаясь, крикнул он, – и, догнав ее, они вместе быстрым шагом заспешили к барскому дому.
Переступив порог, Феклуша сразу кинулась к постели больного. Полусидя на ложе, Илья ждал ее прихода, он был осведомлен, что Алексей пошел за ней.
– Феклуша, это ты? – глупо произнес Илья.
Она тут же подбежала к постели, уткнулась в его плечо, и слезы радости снова предательски выступили из ее глаз.
– Феклуша, ты опять плачешь? – Илья заботливо чуть отстранил ее от себя, зажал в ладонях ее холодные руки и ласково посмотрел на нее.
Сердце Феклуши затрепетало от счастья, она вытерла слезы и улыбнулась в ответ.
– Ничего, это я так, – отмахнулась она от заданного вопроса.
В эту долгожданную минуту вымечтанный, выстраданный ею роман начал развиваться именно по тому сценарию, по которому ей всегда хотелось, и Феклуша почувствовала себя совершенно счастливой.
ГЛАВА 14.
Как и предсказывал Алексей, Илья быстро пошел на поправку. Через несколько дней он встал с постели, а спустя неделю сел в седло. Феклуша все это время была рядом с ним, уходя, домой только на ночь, и обязательно возвращаясь утром. Она была вполне счастлива рядом с ним, только маленькая капелька яда омрачала ее душу от сознания своей вины, и чем дальше заходили их отношения, тем сильнее терзали ее угрызения совести, от сознания того, эти мысли все больше страшили ее. Страшило ее и другое, по ночам, вспоминая слова ведьмы, о том, что счастье ее будет не долгим, Феклуша горевала по этому поводу. Она страстно молилась и просила Пресвятую Богородицу заступиться за ее счастье. Феклуша умом прекрасно понимала, что нет ни каких поводов, не верить колдунье, то, что предсказывала та, обязательно сбудется наверняка, и также была твердо уверена в том, что как только Илья полностью окрепнет, разлука будет неизбежна. Она цеплялась за свое женское счастье, словно утопающий за соломинку, постоянно уговаривая Илью задержаться еще на денек, но процесс расставания был все же не за горами.
И этот день настал. Вдоволь наплакавшись ночью, по утру с красными от слез глазами, Феклуша провожала Илью с товарищами в Москву. Все было готово к отъезду, ждали только их. Расставание было не долгим.
– Феклуша, я обязательно вернусь к концу весны, – твердо пообещал Илья.
Он крепко обнял и поцеловал нареченную на прощанье. На его заверение, Феклуша горестно кивнула головой, стараясь хоть на миг подольше задержаться в его объятьях, но время поджимало. Впереди, еще не совсем окрепшего после продолжительной болезни Илью, ждал тяжелый зимний переход до Москвы. Он разжал объятья и сел на своего аргамака и присоединился к товарищам. Пришпорив коней, тройка всадников стала быстро удаляться по заснеженной дороге. Феклуша стояла на месте и глядела им вслед. Безмолвные горестные слезы катились из глаз, а в ушах звенел дребезжащий голос старухи, словно напоминающий ей:
– 'Счастье твое не будет долгим, девка!'.
Гордясь своей хитрой политикой, удовлетворив, как он думал, и Рим и Москву, самозванец предусмотрел все для торжественного принятия невесты и своего бракосочетания. Он дал знать Марине, что ждет ее с нежными чувствами и царским великолепием. Воевода Сендомирский долго не трогался с места, стараясь как можно медленнее путешествовать, везде останавливался и пировал, к досаде своего провожатого, Афанасия Власьева, принуждающего их побыстрее прибыть в Российскую столицу. Из Минска Мнишек писал Дмитрию:
– Мой возлюбленный сын и Государь Всероссийский! Марина не может выехать из польских владений, пока ты не выплатишь королю всего твоего долга…
Дмитрий не жалел денег и обещался выполнить все их требования.
– 'Вижу, – писал он из Москвы, – что вы едва ли к весне достигнете нашей столицы. Бояре высланные ожидать вас на границе, истратив все свои запасы, должны будут возвратиться назад, к стыду и поношению царского величия и его имени'.
Юрий Мнишек, в досаде, хотел уже ехать обратно, однако, вняв наставлениям Папского Легата Рангони, извинил пылкие выражения будущего зятя, приняв их как нетерпение его страстной любви, и восьмого апреля все же въехал в Россию. Польские паны, которые ехали с ним, собирались не на короткое время, надеясь вдоволь попировать России.
Марина ехала в карете между рядами польской конницы и пехоты, кроме того, каждый из знатных панов сопровождающих ее, вел за собой в Москву свою дружину. Тысячи русских людей устраивали для ее кортежа мосты и гати. Везде на Московской земле Марину встречали священники с образами и народ с хлебом-солью и дарами. Но тяжела показалась польке обстановка русского почета. Марина с первого раза не смогла переломить себя на столько, чтобы скрыть неуважение к русским традициям. Ей было прискорбно, что ее лишали возможности по дороге слушать католическую обедню. Ее тяготило то, что она должна была останавливаться в монастырях и знакомиться с обрядами православной Веры. Шляхтянки окружающие ее, подняли неприличный вопль к всеобщему недоумению русских сопровождающих. Проведав о том от своих клевретов, царь Дмитрий писал Мнишеку:
– 'Марина, как царица Российская, должна, по крайней мере, наружно чтить Веру Греческую и следовать ее обрядам, кроме того, она обязана соблюдать обычаи Московские…'.
Воевода Сендомирский не нашелся, что ответить по этому поводу, за него это сделал Папский Нунций Рангони, который с досадой ответил на требование Государя Всероссийского:
– 'Государь Самодержавный не обязан угождать бессмысленному народному суеверию. Закон не воспрещает брака между Христианами Греческой и Римской церквей и не велит супругам приносить в жертву свою совесть. Предки ваши, когда брали в жены польских княжон, всегда оставляли им свободу в Вере…'.
Первого мая, Марина Мнишек, самым пышным
