присматривался, кругами ходил. Ритку между делом клеил... Ну и шел бы сам.
– А мне вообще ничего не говорил, – пожурил Мурзин. – Земляк, называется.
Голованов смутился.
– Да не с руки мне туда одному – скучно, тяжело... А вдруг и впрямь туфта? А если нет, то чего жадничать – там этого рыжья такая прорва, что на несколько жизней хватит...
– Какая прорва? – перебил Куницын, пристально посмотрев на Голованова.
– Два с половиной пуда, – буркнул красавчик.
– Хорошо, давайте разберемся заново, – предложил Мурзин, покосившись на доходящую «дичь». – Итак, некий мужик, живущий с тобой в одном дворе, поведал увлекательную историю...
– Лехой его зовут, – согласился Голованов. – Пьет по-черному. Я однажды от патруля его спас – шел пьяный, пристал в своем дворе к женщине, а тут – «бобик». Ну, искалечили бы мужика. А я с собакой гулял – пообещал отвести его домой, пятьсот рублей им дал...
– Какая у тебя собака? – зачем-то спросила Рита.
– Вылитая ты, – обескуражил Голованов и чмокнул женщину в висок. – Просто красавица. Правда, белая. Уэст-хайленд-уайт-терьер.
– Терпеть не могу собак, – поморщился Куницын.
– И это правильно, – отозвалась Стелла. – Собака – единственное животное, которое соглашается работать в милиции.
Компания рассмеялась, оценив шутку.
– Так вот, теперь Леха считает меня своим спасителем. Здоровается первым, в гости зовет. Хотя мужик он чмошный – женатым не был, смахивает на опустившегося «голубца», дважды сидел – последний раз откинулся года четыре тому назад, жалкий, ничтожный тип...
– Блестящий источник информации, – похвалил Мурзин, украдкой подмигивая Куницыну.
Я слушал, ловя каждую фразу. «Подружку» Рудакова-Грушницкого звали Алексеем. Алексей Хомченко. Хомяк. Сиделый, опущенный, пассивный гомосексуалист... Чушь какая-то. Я понимал (хотя не мог это объяснить), что каждое слово Голованова – абсурд, возведенный в квадрат, но формально все сходилось и злило.
– Итак, он рассказал тебе историю о припрятанных в ущелье Зеленого Дьявола сокровищах, – повествовал за Голованова Мурзин.
– После того как узнал, что я собираюсь отдохнуть в «Белых зорях», – пояснил Голованов. – А я не скрывал, поделился с соседями по двору – да, собираюсь в отпуск... Он пришел ко мне, трезвый, сама любезность, сунул огрызок карты из какого-то геологического собрания – я потом ее на мусорку выбросил – и экивоками, недомолвками начал рассказывать историю. Дескать, шли они по молодости с парнями – той же дорогой, что идем мы с вами – и чисто случайно у них оказался рюкзак с золотом...
– Нашли, – сообразила Стелла.
– Добыли, – пожала плечами Рита.
– В штамповочной заводской форме, – кивнул Голованов. – Нормальный шизофренический бред, но как он рассказывал... Черт меня побери, если Леха сочинял...
Установилась напряженная тишина. Рита отстранилась и завороженно смотрела ему в рот. Застыл Куницын. Рыжая задумчиво постукивала по коленке Мурзина, который с видом скептика кривил губы. В работающем магнитофоне что-то разладилось: писклявая певичка, повествующая о возвышенном и вечном, захрипела, запись ускорилась, забилась рывками. Мурзин ударил кулаком по корпусу. Певичка заткнулась.
– И где производят это дерьмо? – ругнулась Стелла.
– Тайвань, – фыркнул Мурзин. – Непотопляемый авианосец США в Тихом океане.
– Подельники решили прикончить двоих... – бурчал, таращась в темноту, Голованов. – Вспыхнула драка... Леха ухнул в реку, выжил, хотя и побило его о пороги... Понятия не имеет, что было без него. Долго приходил в себя, видел, как мимо протащился один из сообщников с рюкзаком, фамилию не помнит, длинный такой... Пытался проследить за ним, видел, как тот свернул в ущелье... а дальше с Лехой неприятность приключилась – ногу подвернул. Сутки отлеживался в какой-то яме, потом бродил по ущелью, заблудился, выбрался к людям...
– По Жванецкому, – хохотнул Мурзин. – «Теперь он официантом в Лондоне, жалеет страшно».
– С зоны Леха бежал, – пояснил Голованов. – Укатали сивку мусора, закрыли по новой. Отсидел – и считай, закончилась жизнь. Денег нет, здоровья, сил... Так и так, мол, Валентин, в известность я тебя поставил. Самому мне в те края не попасть, а ты молодой, здоровый... если хочешь, поищи. Я не жадный, пятьдесят процентов тебе, пятьдесят – мне. Сами делайте выводы, ребята...
Потом они молчали, а я усердно ворочал извилинами. Повествовал Голованов неуверенно, подбирая слова, как будто вспоминал их последовательность. Логика в его рассказе, несомненно, была, но какая-то урезанная. Не знаю, какая правда меня бы устроила, но в этой многое не нравилось. Стал бы нормальный человек рассказывать про золото, которое придется разложить на пять кучек? Мы же не амебы, чтобы делиться. А пятьдесят процентов мифическому Лехе?
– Подождите, а этот тип... ну, который длинный и с рюкзаком... – раньше прочих начала соображать Рита.
– Ты его видела, – мрачно сказал Куницын. – И Стелла видела. Вот только мы не видели и поэтому слабо верим в его существование.
– Верно, – согласился Мурзин. – В снежную бабу верим, а вот в снежного мужика...
– Ты серьезно, Сергей? – игнорируя Мурзина, вперилась в Куницына Стелла. Ее голос задрожал. – Ты считаешь, что этот зэк с рюкзаком и мохнатое страшилище...
С логикой у полуночников проблем не было. Через несколько минут они бы сделали вывод, который двумя днями ранее сделала милиция. Однако неспешные умозаключения откладывались. Возникли непредвиденные обстоятельства неодолимой силы.
– Дичь созрела, – спохватился Голованов. – Готовьте стол. Где фляжка? Пить бум, ребята?
– Отлично, – потерла ладошки рыжая, – мы как раз по этому делу.
– Постой-ка, – приподнялся Куницын. – А это что за хрень?...
Мне показалось, он уставился прямо на меня. Нагнулся, не опуская глаз, вытянул из-под ног охотничий карабин... Жар ударил в голову – стрелять собрался? Как он меня вычислил? Я вскинул пистолет, чтобы выстрелить первым – в сторону, разумеется... Но он увидел кого-то другого. Под скалой, на которой я расположился, что-то прошуршало, тень метнулась в сторону. Вот так номер! Подо мной сидел! И мысль несвоевременная: не мог он не почуять присутствия чужака. Непременно почуял, но неинтересен я ему был...
Лагерь взорвался. Голованов с перепугу хлопнулся в костер. Брызнули искры. Закричали девицы, грохнул выстрел. Пуля чиркнула о камень. Визжали рыжая с брюнеткой, Голованов завывал от боли, стряхивал с себя огонь. «А это весело», – как-то неуверенно подумал я.
– Вот он! – вопил возбужденный Мурзин, махая кулаками, – живой он! Кто же так стреляет, дурында?!
Хлопнул второй выстрел. И снова что-то покатилось между камнями, издавая горловое урчание. Личность в лохмотьях проявляла недюжинную прыть – оторвалась от земли, вцепившись мертвой хваткой в зубец, перелетела на другую сторону гребня. Вдогонку гавкнул карабин...
В лагере царила суматоха. Брюнетка орала, что ноги ее здесь не будет, она уже бежит – и неважно, в какую сторону. Металась Стелла, ругался Голованов – у него, видите ли, ожог третьей степени, паралич от ужаса и стойкая вера в нечистую силу. Мурзин лихорадочно собирал вещи. Прилично вел себя лишь один Куницын. Блюдя реноме крутого Уокера, он передернул затвор, прыгнул на камень, прислушался. Затем спустился вниз и углубился в лабиринт, готовый стрелять на любой шорох.
– Сереженька, не покидай нас, – жалобно попросила Рита.
Куницын раздраженно отмахнулся. Упер приклад в плечо и кошачьим шагом двинулся дальше. Прошел в каком-то метре от меня, прыгнул на наклонную плиту, встал, расставив ноги. Так и мерцал, пока в лагере не унялась суматоха. Голованов понял, что он больше испачкался, чем обжегся. Мурзин побросал в рюкзаки вещи, стащил, обжигая пальцы, дичь с рухнувшей рогатины, утрамбовал ее в рюкзак и ловко затянул шнур.
