Том 9. Пьесы 1882-1885

грызутся из-за куска хлеба, за рубль продают друг друга; и вдруг я встречаю участие, ласку — и от кого же? От женщины, которой слава гремит, с которой всякий считает за счастие хоть поговорить! Поверишь ли ты, поверишь ли, я вчера в первый раз в жизни видел ласку матери!

Миловзоров. Мамочка, это увлечение. Ты, Гриша, влюблен?

Незнамов. Нет, я вижу, что с тобой говорить невозможно. Да вылезь ты из своего дурацкого амплуа хоть на минуту! Это не любовь, это благоговение.

Миловзоров. Ты говоришь, что в первый раз узнал ласку матери? Вот в этом-то ты и ошибаешься.

Незнамов. Что такое? Что за вздор ты говоришь?

Миловзоров. Любовь матери ты можешь искать где угодно, но только не у нее.

Незнамов. Не испытывай ты моего терпения!

Миловзоров. Ее главным образом и обвиняют в том, что она бросает своих детей.

Незнамов. Как бросает?

Миловзоров. Вот здесь, например, несколько лет тому назад она бросила своего ребенка на произвол судьбы и уехала с каким-то барином. Да говорят, это бывало с ней и не один раз.

Незнамов. Кто же ее обвиняет?

Миловзоров. Да все, мамочка. Да чего лучше! Спроси у Нила Стратоныча, он говорил с ней об этом предмете, и она сама ему призналась.

Незнамов. Постой, постой! Это невозможно; нет, это на нее не похоже. У нее в голосе, в разговоре, в манере такая искренность, такая сердечность.

Миловзоров. А ты и растаял, распустил губы-то? Актриса, хорошая актриса.

Незнамов. Актриса, да… но я все-таки тебе не верю…

Миловзоров. Я и уверять не стану; как хочешь!

Незнамов (задумывается). Актриса! актриса! Так и играй на сцене. Там за хорошее притворство деньги платят. А играть в жизни над простыми, доверчивыми сердцами, которым игра не нужна, которые правды просят… за это казнить надо… нам обмана не нужно! Нам подавай правду, чистую правду! Актриса! (Задумывается.) Где Шмага?

Миловзоров. Наверху, в уборной, водку пьет.

Незнамов. Хорошее это занятие. О, как бы я желал, чтобы все это оказалось вздором!

Миловзоров. А если правда?

Незнамов. Ну, тогда я сумею наказать себя за глупую доверчивость; да и еще кой- кому достанется! (Уходит.)

Входит Коринкина.

Явление шестое

Миловзоров, Коринкина, потом Кручинина.

Коринкина. Уходи! Сюда идет Кручинина, она хочет отдохнуть. Что Незнамов?

Миловзоров. Подействовало.

Коринкина. То-то он вышел, как в воду опущенный. Значит, вечером будет спектакль.

Миловзоров. Да, этот вечер будет с финалом; Незнамов эффекты всегда к концу приберегает. (Уходит.)

Входит Кручинина.

Коринкина. Пожалуйте! Я уезжаю. Уж извините, у нас все уборные плохи! В моей хоть отдохнуть можно; а в других повернуться негде.

Кручинина. Да, у меня неудобно и дует очень.

Коринкина. Здесь все-таки и знакомых принять можно.

Кручинина. Мне некого.

Коринкина. Как знать! У нас ведь постоянно на сцене публика толчется, случается, что и зайдет кто-нибудь! Так до свидания у Нила Стратоныча! За вами Миловзоров заедет.

Кручинина. Да, я уж просила его.

Коринкина подает руку и уходит. Кручинина садится к столу, вынимает роль и читает. Входит Муров.

Явление седьмое

Кручинина и Муров. Кручинина оборачивается, встает со стула и на поклон Мурова молча кланяется.

Муров (с улыбкой). Муров, Григорий Львович! Честь имею представиться. (Кланяется.) Я вчера два раза заезжал к вам в гостиницу, но не имел счастия заставать. Третьего дня я был в театре; говорить о том впечатлении, которое ваша игра производит на зрителей, я не стану. Это вам и без меня известно, но я был поражен еще необыкновенным сходством, которое вы имеете с одной женщиной, мне когда-то знакомой.

Кручинина. Что же вам угодно?

Муров. Я желаю знать, ошибаюсь я или нет. Театральное освещение, румяна, гримировка — все это так изменяет физиономию, что можно найти сходство и там, где его нет.

Кручинина. Ну, вот я теперь без гримировки. Что же вы находите?

Муров. Я изумлен еще более. Такой игры природы не может быть. Когда смотришь на вас, или надо не верить глазам своим, или, извините, нельзя удержаться от вопроса.

Кручинина. Спрашивайте!

Муров. Вы Любовь Ивановна Отрадина?

Кручинина. Да, я Любовь Ивановна Отрадина.

Муров. Но откуда вы явились, где вы были до сих пор, что делали, как поживали?

Кручинина. Я так полагаю, что вам этого ничего знать не нужно; потому что до вас это нисколько не касается.

Муров. Но откуда ж у вас это имя? Зачем вы явились сюда под чужой фамилией?

Кручинина. Я поступила на сцену, начала новую жизнь, потому и переменила фамилию; это обыкновенно так делается. Я взяла имя и фамилию моей матери. Вы кончили ваши вопросы?

Муров. Вы желаете поскорей отделаться от меня, прекратить разговор и указать мне дверь.

Кручинина. Нет, я жду, когда вы кончите спрашивать.

Муров. Я кончил.

Кручинина. Ну, теперь я вас спрошу. Где мой сын, что вы с ним сделали?

Муров. Да ведь уж я вам писал, что он умер. Разве вы моего письма не получили?

Кручинина. Нет, получила, но вы меня обманули. Он выздоровел, и когда вы мне писали об его смерти, он был жив.

Муров. Если вы это знали, отчего вы не приехали и не взяли его?

Кручинина. Я узнала только вчера. А тогда я не могла приехать, я была очень больна: меня увезли полумертвую. Вы это знали хорошо. Зачем вы меня обманули?

Муров. Один поступок всегда влечет за собой другой. Я боялся, что вы вернетесь, пойдет разговор, может дойти до моей жены и на первых порах рассорит нас.

Кручинина. Ну, это все равно; дело кончено. Куда вы дели моего ребенка? Говорите только правду, я сама кой-что знаю.

Муров. Мы нашли очень хороших, достаточных людей; я им передал сына своими руками и, отдавая, надел тот медальон, который вы мне оставили.