Медынов. Что вы, что вы! У вас, кажется, слезы на глазах?
Наташа. Да, от стыда! Как вам не совестно, как вам не совестно! Что вам нужно? Вам уж сказано, что не надо мне вашего участия. А вы все-таки не оставляете меня в покое и обижаете людей, которые гораздо лучше вас и которых вы не понимаете.
Медынов. Вот как. Кого же я не понимаю?
Наташа. Евлампия Михайловича.
Медынов. Понимать его нетрудно; он так пуст, что насквозь видно.
Наташа. Вы не пусты! Что в вас особенного? Вы только представляете из себя проповедника… Да не обманете никого, всякий видит, что вы человек отсталый.
Медынов. Отсталый? Я-то? От чего же это я отстал? Разве кто-нибудь бежит уж очень шибко… Так ведь за всяким не угоняешься.
Наташа. Уж, конечно, вам не угоняться! Оттого вы и злы, оттого вы и браните людей, которые умнее вас. Это зависть!.. Завидовать нехорошо, стыдно… гадко!..
Медынов. Так, так, отлично! Бранитесь, бранитесь! Только как вам будет совестно после, и уж вот как вы за эти слова будете у меня прощенья просить.
Наташа. Я? У вас? Да я и не увижу вас больше никогда.
Медынов. Вот так штука! Как же это так?
Наташа. Очень просто. Да я и не желаю вас видеть… Вы стали невыносимы для меня! Вы меня преследуете! Вы навязываетесь мне со своей опекой! Вы не даете мне жить! Я ненавижу вас! Я не могу видеть вас! Я… я… я сама не знаю, что мне делать! Оставьте меня! Оставьте!
Семен. Не выгорает наше дело. Гармонию, барин, заведи себе, вот как я, и шлифуй.
Медынов. Да я было и то гармонию завел, да расстроилась она у меня; не знаю, Сеня, придется ли и настроить!
Действие третье
ЛИЦА:
Федосья Ивановна.
Пелагея Климовна.
Наташа.
Пикарцев.
Капитолина Евгеньевна, жена его.
Евлампий.
Медынов.
Семен Стойкин.
Декорация второго действия.
Пелагея Климовна
Пикарцева. Я этому не хочу верить. Неужели он решился? Mon cher[5] отчего же вы мне не сказали раньше? И теперь уверены ли вы вполне?
Пикарцев. Гм, то есть… Как сказать… очень вероятно
Пелагея Климовна. Матушка, верно. Неужели бы я пошла зря срамиться и беспокоить вас? А то сами посудите: материнское ведь сердце-то… дрожит, ох, как оно дрожит.
Пикарцева. Ах, любезная, мне совсем не нужно ничего знать о вашем сердце; но… ведь он мой племянник! Разве он мне не племянник?
Пелагея Климовна. Как же, как же, племянник.
Пикарцева. И он решился! Это ужасно! Живет в моем доме — и вдруг…
Пикарцев. Я… я прекращу! Я… непременно прекращу!
Пикарцева
Пелагея Климовна. Матушка, Капитолина Евгеньевна, осмелюсь я доложить вам, без вас никто этого прекратить не может. Все ведь только перед вами страх и имеют.
Пикарцева. О да!
Пелагея Климовна. Опять же тут главная причина — бабушка потатчица. Я со строгостью, а она — заступаться. Верите, как это прискорбно, и так это прискорбно, что даже и сказать не умею, только и терпеть мне больше нету силы-возможности.
Пикарцева. Фи, какие нравы! Mon cher, куда вы отходите? Будьте здесь.
Пикарцев. Я здесь, я здесь!
Пикарцева. Безнравственности я не потерплю и племяннику моему, конечно, сделаю строгий выговор, но ведь, душа моя, если ваша дочь…
Пелагея Климовна. Матушка, о том и прошу, чтоб бабушку приструнить, потому через нее все. У нее от книжной премудрости в уме омраченье, она и внучке разные такие неподобные мысли внушает… насчет женитьбы…
Пикарцева. Mon cher, слышите! Вот куда пошло! Mesalliance![6] Это Пикарцев-то!
Пикарцев. Как же, слышу. Хе-хе… губа-то у них не дура; ну, да и он не дурак.
Пелагея Климовна. Ну, а уж где нам! Мы свое место завсегда должны понимать. Стало быть, кроме худой славы, ничего не выйдет. Матушка, облагодетельствуйте, сократите бабушку!
Пикарцева. Хорошо, хорошо. Так вот она какая святоша!
Пелагея Климовна. Матушка, только уж вы не дайте заметить про меня чего- нибудь.
Пикарцева. Зо-ви-те!
Пелагея Климовна. Бегу, бегу.
Пикарцева. Что вы скажете?
Пикарцев. Я? Гм… ничего.
Пикарцева
Пикарцев
Пикарцева
Молчите! Так вы не знали?
Пикарцев. Уверяю…
Пикарцева. Молчите! Вы, который весь век безбожно обманывали меня? И вы не заметили?
Молчите, говорю я вам! Разве вы не ужасаетесь последствий?
Пикарцев. Н-да… последствия всякие бывают.