Том 10. Пьесы, написанные совместно

жили.

Наташа. Бабушка, да ведь не одни сестры милосердия добро делают; можно и другое полезное дело найти.

Федосья Ивановна. Это я так, к слову сказала: а мало ль подвижников и в мирное время, и незнаемых, и не слышно о них; а добро-то их все у бога на счету.

Наташа. Бабушка, а что, если я чувствую призвание?

Федосья Ивановна. Какое призвание, Наташа?

Наташа. Послужить людям.

Федосья Ивановна. Что ж, это дело хорошее.

Наташа. Если я… уйду от вас?

Федосья Ивановна. Уйдешь? Куда уйдешь?

Наташа. Это все равно для вас… Я решилась, бабушка, твердо решилась; здесь мне делать нечего, а дело делать надо.

Федосья Ивановна. Постой, постой! Как же это? Ведь мне умирать скоро; кто ж мне глаза закроет? Я думала век с тобой не разлучаться. Я тебя вынянчила, вырастила, я в тебя всю душу положила.

Наташа. Знаю, бабушка, что вы меня любите, знаю. Так… уж коли любите, не удерживайте.

Федосья Ивановна. Нет, как удерживать! Смею ли я? Может, и вправду бог тебя благословил на доброе, на хорошее дело. Останавливать тебя нельзя: какой грех-то на душу примешь! А и пустить жаль, да и страшно: соблазну в мире много.

Наташа. Не бойтесь, бабушка, не такая я.

Федосья Ивановна. Конечно, я тебе не в укор говорю. Ты в страхе божьем воспитана. Да соблазн-то нынче больно хитер стал, всякую личину надевает, не скоро его разберешь. Какой еще у тебя ум, много ль ты жила на свете! Надо мне с тобой об этих делах житейских толком поговорить. Авось ты не сейчас от нас?

Наташа. Нет, бабушка… я еще не знаю.

Федосья Ивановна. То-то; уж тогда простимся как следует, оплачу я тебя.

Наташа. Бабушка, да ведь не в могилу; еще увидимся.

Федосья Ивановна. Как знать? Мои такие года, что за один день поручиться нельзя… У тебя колечко-то мое, что я тебе подарила?

Наташа (с улыбкой). У меня, бабушка, вот оно!

Федосья Ивановна. Да ты не смейся! Дешевенькое оно, серебряное, а ты его носи — не снимай да посматривай на него почаще, оно с молитвой, вот бабушку и будешь вспоминать. А надоест оно тебе, так не бросай; больно обидишь меня. Ты мне его по почте пришли, так я и буду знать, что ни бабушка, ни молитвы ее тебе уж не нужны.

Наташа. Да, бабушка… да что вы! Я его никогда не сниму.

Федосья Ивановна. А отпустить я тебя отпущу с благословением… Ну, я в малинник пойду… словно как у нас поспела… погляжу. (Уходит.)

Наташа. Ну вот, у меня точно камень с души свалился, бабушка отпускает. Что ж теперь меня может удержать здесь?.. Ничто мне не дорого. Прощай, родное гнездо!

Входит Семен.

IV

Наташа и Семен.

Семен. Наталье Михайловне.

Наташа. А, это вы, Семен Иваныч. Я хочу вас просить.

Семен. С полным удовольствием. Что угодно?

Наташа. Сходите к Евлампию Михайловичу.

Семен. К ему? Вот так раз!

Наташа. Да. И попросите сейчас же притти сюда.

Семен. А вот и другой! Это для чего же будет?

Наташа. А это уж не ваше дело. Сходите, если хотите мне сделать удовольствие.

Семен. Это мы можем, коли для вас удовольствие составляет. Только не вышло бы наоборот: заместо удовольствия-то неудовольствие.

Наташа. Ну, не нужно, если не хотите. И без вас обойдусь.

Семен. Наталья Михайловна, да что серчать-то! Видите, я пошел.

Уходя, встречается с Медыновым. Наташа уходит в дом.

V

Медынов и Семен, потом Федосья Ивановна.

Медынов. Что бежишь?

Семен. Послали.

Медынов. Куда?

Семен. За барином.

Медынов. Зачем он?

Семен. Стало быть, понадобился. (Махнув рукой.) Пиши пропало! (Уходит.)

Медынов (в раздумчивости.) Да, действительно пропало… Много тут кой-чего пропало: хорошая девушка пропала, счастье семьи пропало, мои мечты пропали.

Федосья Ивановна выходит из кустов.

Федосья Ивановна. Вы еще, батюшка, не уехали?

Медынов. С мельником вашим все хороводились насчет подтопу.

Федосья Ивановна. Что вы как будто не в духе?

Медынов. Так, взгрустнулось… точно что от сердца отрывается… Хорошо, что я вас встретил… поговорить хочется. Не то чтоб я утешенья ждал, а так вот… хочется поговорить, да и все тут; скучно будет домой ехать, ни с кем не поговоривши.

Федосья Ивановна. Ну, что ж, поговорим, если угодно.

Медынов. Я виноват перед вами.

Федосья Ивановна. В чем это, батюшка? Вот уж не знаю.

Медынов. А вот в чем!.. Робок я и нерешителен; давно бы мне надо было поговорить с вашей внучкой, а я все ждал чего-то. А сказать было что.

Федосья Ивановна. Ну, теперь скажите.

Медынов. Поздно. Теперь уж она меня слушать не станет… не станет, бабушка, не станет.

Федосья Ивановна. Ну, что ж с ней? Я тут ни при чем. Не заставишь, коли не хочет.

Медынов. Ну вот, значит я и виноват. Давно бы мне надо было ей сказать, что я люблю ее; а я все ждал, когда она станет улыбаться мне послаще. Я ведь чудак; меня и барышни ловили немало, да на что мне они? В моей хате с длинным-то хвостом и повернуться негде. Вот я ждал, ждал, да и дождался: стала она сладко улыбаться, да только не мне.

Федосья Ивановна. Что ж делать! Насильно мил не будешь. А вины вашей я все- таки никакой не вижу.

Медынов. Вот какая моя вина: кабы я пораньше догадался, так, может быть, и не случилось бы того, что теперь вышло.

Федосья Ивановна. А что ж такое теперь вышло? Нет, вы позвольте… вы мне скажите!

Медынов. Скажу. Знаете ли вы, бабушка, что прежде девки попроще и поглупее были?