пытаемся достичь звезд, а они привязаны к воловьим повозкам. Мы пытаемся, и это цель всей физики, в конце концов достичь такой же скорости, как свет. Пока мы не достигли этой скорости, мы обречены. Если мы достигнем скорости света, мы сможем убежать с любой умирающей земли или планеты. Каждая земля, каждая планета, каждая звезда однажды умрет. Как вы собираетесь спастись от этого? Вам нужны очень скоростные технологии. Эта земля умрет в ближайшие четыре тысячи лет. Что бы вы ни делали, ничто не сможет сохранить ее. Каждый день она приближается к своей смерти… а вы пытаетесь двигаться со скоростью тридцать миль в час! Попробуйте тысячу восемьсот шестьдесят миль в секунду. Это скорость света.
Мистик достигает ее, и внезапно у него внутри только свет, и ничего другого. Это пробуждение. Я за максимум. Живите по максимуму всеми возможными способами, даже если вы решаете умереть, умирайте с максимальной скоростью. Не умирайте как трус - сделайте прыжок в неизвестное. Я не против идеи покончить с жизнью. Если человек решает покончить с ней. тогда, конечно, это его право. Но я, несомненно, против превращения этого в долгую пытку. Перед тем как этот Шанти Сагар умер, он не ел сто десять дней. Человек способен, если он, конечно, здоров, свободно оставаться девяносто дней без еды. Если у него необычное здоровье, он может протянуть дольше.
Поэтому помните, я не оскорблял этого человека. В том контексте мои вопросы были абсолютно корректными, может быть, даже более того, потому что он не мог ответить на них. И странно сегодня говорить вам, что это было не только начало моего вопрошания, но и начало того, что люди не отвечали. Никто не ответил на какой-либо мой вопрос в эти последние сорок пять лет. Я встречал много так называемых духовных людей, но ни-кто никогда не ответил на какой-либо мой вопрос. В некотором отношении ют день определил весь мой аромат, всю мою жизнь.
Шанти Сагар ушел очень раздраженным, но я был чрезвычайно счастлив, и я не скрывал этого от моего дедушки. Я сказал ему: «Нана, возможно, он ушел раздраженным, но я чувствую, что поступил полностью корректно. Твой гуру был просто посредственным. Ты должен выбрать кого-нибудь подостойнее».
Даже он улыбнулся и сказал: «Может быть ты прав, но сейчас мой возраст уже неподходящий для того, чтобы менять гуру». Он спросил Нани: «Как ты думаешь?»
Моя Нани, как всегда верная своему духу, сказала: «Никогда не поздно поменять. Если ты видишь, что выбрал неправильно, поменяй его. По правде говоря, торопись, потому что ты стареешь. Не говори: «Я старый, поэтому я не могу поменять». Молодой человек может позволить себе не поменять, но не старый человек, а ты достаточно стар».
И через несколько лет он умер, но он не смог собраться с мужеством, чтобы поменять своего гуру. Он продолжал по тому же старому шаблону. Моя бабушка часто тыкала ему, говоря: «Когда ты собираешься поменять гуру и свои методы?»
Он говорил: «Да, я сделаю, я сделаю».
Однажды моя бабушка сказала: «Прекрати всю эту чепуху! Никто никогда не изменится, если он не сделает это прямо сейчас. Не говори «я сделаю, я сделаю». Либо изменяйся, либо не изменяйся, но будь недвусмысленным».
Эта женщина могла стать ужасно мощной силой. Она не была предназначена быть только домашней хозяйкой. Она не была предназначена жить в маленькой деревушке. Весь мир должен знать о ней. Может быть, я являюсь средством для выражения ее мыслей; может быть, она влилась в меня сама. Она так глубоко любила меня, что я никогда не смотрел на мою мать как на настоящую мать. Даже моя вторая мать, о которой я никогда никому не говорил, не была как моя Нани. Я всегда смотрел на мою Нани как на мою настоящую мать.
Когда бы мне ни приходилось сознаваться в чем-то, в чем-нибудь плохом, что я сделал кому-нибудь, я мог сознаться только ей, никому другому. Она была моим поверенным. Я мог доверить ей все, потому что я понял одну вещь, и вот она: она способна понять. Я, должно быть, сделал все, на что только способен человек, и рассказывал ей об этом вечером. Это было, пока я оставался с ней, перед тем, как я поехал в университет.
Я никогда не спал в доме моей матери. Хотя после смерти моего дедушки моя бабушка переехала в ту же деревню, что и вся остальная семья, я спал там по той простой причине, что я мог рассказать ей обо всех проказах, что я делал днем. Она смеялась и говорила: «Здорово сделано! Великолепно! Хороню! Этот человек заслуживает этого. Он действительно упал в колодец, как ты говоришь?»
Я сказал: «Да, но он не умер».
Она сказала: «Это хорошо, но ты сумел толкнуть его в колодец?»
У нас по соседству был колодец без каких-либо защитных стен. Ночью всякий мог упасть в него. Я часто приводил людей к нему, а человек, который упал в него, был никто иной, как кондитер. Моя мама — моя бабушка… я всегда забываю, потому что я смотрю на нее как на маму. Лучше называть ее Нани, так не будет неправильного понимания. Я сказал моей Нани: «Сегодня я сумел сделать так, что кондитер упал в колодец». Я все еще могу слышать ее смех. Она смеялась до слез.
Она сказала: «Это очень хорошо, но жив он или нет?»
Я сказал: «С ним абсолютно все в порядке».
«Тогда, — сказала она, — нет проблем. Не беспокойся; этот человек заслуживает этого. Он подмешивает так много дряни в свои сладости, кто-то должен был сделать что-то с этим». Позднее она сказала ему: «Пока ты не сменишь свои привычки, помни, ты будешь падать в колодец снова и снова». Но она ни разу не сказала мне ни слова об этом.
Я спросил ее: «Не хочешь ли ты сказать что-то об этом?»
Она сказала: «Нет, потому что я наблюдала за тобой с самого твоего детства. Если даже ты делаешь что-то неправильное, ты делаешь это так правильно и в такой правильный момент, что даже неправильное становится правильным». Именно она сказала мне впервые, что правильное в руках неправильного человека становится неправильным; и неправильное в руках правильного человека становится правильным.
Поэтому не беспокойтесь о том, что вы делаете; помните только одно: что вы существуете. Это великий вопрос, о делании и существовании. Все религии заинтересованы в делании;
Я не волнуюсь о том, что Христос был распят, потому что я знаю, даже на кресте он был полностью расслаблен в себе. Он был так расслаблен, что мог молиться: «Отец» — это было его слово для Бога. Если точно, он сказал даже не «отец», а «абба», что намного более прекрасно. «Абба, прости этих людей, потому что не знают они, что делают». Опять подчеркивается слово « делать» — «что они делают». Увы, они не могли видеть бытия человека на кресте. Имеет значение именно бытие, это единственное, что имеет значение.
В тот момент моей жизни, задавая монаху странные, вызывающие раздражение, выводящие из себя вопросы, я не думал, что я делаю что-то неправильное. Может быть, я помог ему. Может быть, однажды он поймет. Если бы у него была смелость, он понял бы даже в тот день, но он был трусом — он сбежал. И с тех пор это стало моим опытом: так называемые махатмы и святые — все трусы. Я никогда не встречал махатму, индусского, мусульманского, христианского, буддистского, о котором можно было сказать, что у него бунтарский дух. Пока человек не бунтарь, он не религиозен. Бунт - это есть сама основа религии.
БЕСЕДА ДЕВЯТАЯ
Время не может идти назад, но ум может. Что за расточительность — дать такой ум человеку, который не может ничего забыть вообще, который не только стал не-умом, но также проповедует другим, чтобы они отбросили ум. Что касается моего ума — помните, мой ум, не я - это такой же механизм, как любой, используемый здесь. Мой «ум» просто означает механизм, но совершенная машина дана человеку, который отбрасывает его! Вот почему я говорю: «Что за
