человек. Если мне не нравится человек, как бы прекрасно он ни играл, я не могу выбрать его первым.
Мой выбор — это Харипрасад. Он очень простой, ни как мышь и ни как лев. Он в точности такой, что означает слово «маджхим». середина, «золотая середина». Он принес равновесие, которое потеряно и у Пан-налала Гхоша, и у человека с юга, чье имя я не собираюсь повторять. Но Харипрасад привнес равновесие, безмерное равновесие канатоходца.
Об этом человеке, Пагале Бабе, я буду вспоминать много раз, по простой причине, что он познакомил меня с большим количеством людей. Когда бы я ни упоминал о них, я упоминаю и о Пагал Бабе. Через него открывается мир. Он был более ценным для меня, чем любой университет, потому что он познакомил меня со всем лучшим, что только возможно.
Он приходил в мою деревню как смерч и завладевал мной. Мои родители не могли ему отказать, даже моя Нани не могла отказать ему. На самом деле, когда я упоминал о Пагал Бабе, все они говорили: «Хорошо», потому что они знали, что если откажут мне, Пагал Баба придет и устроит в доме беспорядок. Он мог ломать вещи, он мог бить людей, и он был так уважаем, что никто не мешал ему наносить ущерб. Поэтому для всех было лучше сказать: «Да… если Пагал Баба хочет взять тебя с собой, ты можешь идти. И мы знаем, говорили они, — что с Пагал Бабой ты будешь в безопасности».
Другие мои родственники, живущие в городе, говорили моему отцу: «Ты неверно поступаешь, отсылая своего мальчика с этим безумным человеком»
Мой отец отвечал: «У меня такой мальчик, что я больше беспокоюсь о старом безумце, чем о нем. Не беспокойтесь».
С Пагал Бабой я путешествовал по многим местам. Он брал меня не только к великим артистам и музыкантам, но так же и в великие места. С ним я впервые увидел Тадж Махал, и пещеры Эллоры и Аджанты. Он был человеком, с которым я впервые увидел Гималаи. Я слишком много должен ему, и я никогда не благодарил его. Я не мог это сделать, потому что он прикасался к моим ногам. Если бы я когда-нибудь поблагодарил его, он бы немедленно приложил руки к губам и сказал: «Просто молчи. Никогда не говори о благодарности. Я благодарен тебе, а не ты мне».
Однажды ночью, когда мы были одни, я спросил его: «Почему ты благодарен мне? Я ничего не сделал для тебя:, а ты для меня сделал многое, все равно ты не позволяешь мне благодарить тебя».
Он сказал: «Однажды ты поймешь, но сейчас иди спать и больше не упоминай об этом, никогда, никогда. Когда придет время, ты узнаешь». К тому времени, как я узнал, было слишком поздно, его больше не было. Я узнал, но слишком поздно.
Если бы он был жив, возможно, ему бы было слишком сложно осознать, что я узнал, что однажды, в прошлой жизни, он отравил меня. Хотя я выжил, сейчас он просто старался компенсировать, он пытался исправить это. Он делал все, что было в силах, для меня - и он всегда был добр ко мне, больше, чем я заслуживал — но теперь я знаю почему: он пытался восстановить равновесие.
На Востоке это называется кармой, «теория действия». Чтобы вы ни делали, помните, что вам придется привести в равновесие то. что вы потревожили своим действием. Теперь я знаю, почему он был так добр к ребенку. Он пытался, и он смог, восстановить равновесие. Как только ваше действие приходит в равновесие, вы можете исчезнуть. Только тогда вы сможете остановить колесо. На самом деле, колесо останавливается само, вам даже не нужно его останавливать.
БЕСЕДА ТРИДЦАТАЯ
Я говорил о Пагал Бабе и о грех флейтистах, которых он представил мне. Это до сих пор остается прекрасным воспоминанием, то, как он знакомил меня с людьми - особенно с теми, кого уважали и почитали. Первое, что он говорил им, было: «Прикоснитесь к ногам этого мальчика».
Я помню, как по-разному реагировали люди, и как мы потом смеялись над этим. Панналал Гхош был представлен мне в его собственном доме в Калькутте. Пагал Баба был его гостем, а я был гостем Пагал Бабы. Панналал Гхош был действительно очень известен, и когда Баба сказал ему: «Сначала прикоснись к ногам этого мальчика, тогда я позволю тебе прикоснуться к моим ногам», он на мгновение заколебался, а потом прикоснулся к моим ногам, в действительности не прикасаясь.
Вы можете прикоснуться к вещи, в действительности не дотрагиваясь до нее. Вы делаете это все время — пожимаете руки людей, не испытывая к ним никаких чувств, ни теплоты, ни восприимчивости, ни радости, которыми вы могли бы поделиться с ними. Зачем вы пожимаете руки? Это ненужное занятие. Что плохого сделали ваши руки? Зачем их пожимать?
И вы знаете, есть христианская секта, которая называется «трясуны», они трясутся всем телом. Они трясут руки Бога. Конечно, когда вы трясете Богу руки, все тело должно затрястись. И вы знаете квакеров, они пошли еще дальше: они не только трясутся, они дрожат! Они подтверждают свое название. Квакеры катаются взад и вперед, прыгают вверх и вниз, и делают все, что вы можете увидеть в сумасшедшем доме. Я не против того, что они делают, я просто описываю их. Таким же образом и Панналал Гхош прикоснулся к моим ногам.
Я сказал Бабе: «Он не прикоснулся к ним».
Баба: «Я знаю. Панналал, сделай это еще раз».
Это было слишком для известного человека, в его собственном доме, и в присутствии стольких людей. На самом деле, там были все знаменитые люди Калькутты. Там был сын премьер-министра, там был главный министр и так далее, и тому подобное. «Сделать это еще раз?» Но это показывает качество человека. Он снова прикоснулся к моим ногам. В этот раз его прикосновение было еще мертвее, чем раньше.
Я засмеялся. Баба захохотал. Я сказал: «Ему надо потренироваться».
Баба сказал: «Это правда. Ему придется еще много раз родится, чтобы потренироваться. В этой жизни он опоздал на поезд. Я давал ему последнюю возможность, но он упустил и ее».
И вы будете удивлены, всего через семь дней Панналала Гхоша не было больше в этом мире. Возможно, Баба был прав, была дана последняя возможность, а тот упустил ее. Он не был плохим человеком, помните. Заметьте это: я не говорю, что он был хорошим человеком, я только говорю, что он не был плохим человеком. Он был просто обычным. Чтобы быть хорошим или плохим надо иметь неординарность.
Он вложил весь свой талант, образование и душу в свою флейту, и остался опустошенным. Его флейта была прекрасной, но было лучше не знать самого человека. Теперь, когда я слышу флейту в записи, я пытаюсь не думать о нем. Я говорю ему: «Панналал Гхош, пожалуйста, не появляйся, дай мне послушать флейту».
Но Баба хотел, чтобы он был представлен мне, а не я был представлен ему. Это было не ради меня, потому что у меня имени не было. Я еще ничего не сделал, хорошего или плохого, и никогда не собирался что-нибудь сделать.
Даже сейчас я могу сказать то же самое: я не сделал ничего ни плохого, ни хорошего. Я - человек, который ничего не делает, и я постоянно был таким, просто ничегонеделающим. Но Панналал Гхош был великим музыкантом. Попросить, чтобы он прикоснулся к моим ногам перед лицом стольких людей, было очень унизительно. Для него это было хорошим упражнением, но дважды это уж слишком. Но он был настоящим бенгальским Бабу.
Это прозвище, бенгальский Бабу, было изобретено англичанами, потому что их первая столица в Индии была в Калькутте, не в Нью Дели, и очевидно, их первыми слугами были бенгальцы. Все бенгальцы едят рыбу. Они пропахли рыбой. Четана меня поймет - она дочь рыбака. К счастью, она в точности понимает о чем речь. Она может чувствовать запахи, потому что когда я чувствую какой-то запах, и никто больше не может учуять его, мне приходится полагаться на нее. Я тогда прошу ее, и она обязательно чувствует.
Бенгальцы едят рыбу, и конечно, от них всех пахнет рыбой. В каждом бенгальском доме есть пруд. Такого нет больше нигде в Индии, это особенность Бенгалии. Это прекрасная страна. В каждом доме есть, в соответствии с его возможностями, большой или маленький пруд, чтобы
