Я послушал, он был волшебником, так глубоко проникавшим в вас, как будто кукушка кукует на дальнем холме. Эту фразу можно понять только в индийском контексте.
В Индии кукушка - это не то, что вы себе представляете. «Куковать» на Западе означает находиться в сумасшедшем доме. На Востоке, кукушкой называют только наилучших певцов и поэтов. Сачдеву называли «кукушкой мира флейты». Любая кукушка стала бы ревновать к нему, потому что флейта этого человека была намного более прекрасна, — не забывайте, я имею в виду его музыку.
Панналал Гхош двигался по плоскому пути, очень уверенный, каждый шаг он делал с осторожностью, подготовленный долгой-долгой практикой. Вы не найдете ни одного порока. Вы не найдете ни одного порока и у Сачдевы, но он не движется по плоскому пути. Он — птица холмов, летающая высоко и низко; птица дикая, но, тем не менее, прирученная, но такая совершенная. Панналал Гхош очень далек от него. Но Сачдева -гений, настоящий артист. Изобретатели очень редки, а он один из них. Особенно в игру на флейте он привнес столько нового, что на протяжении нескольких поколений никто не сможет победить его, побить его рекорд.
Вы можете также увидеть, что хотя он никогда мне не нравился как человек, я очень справедлив, очень справедлив, что касается флейты. Л что может быть общего у человека с флейтой? Ни он не любил меня, ни я его. Я не любил его так сильно, что когда он пришел к Бабе, и Баба, ничего не подозревая, приказал ему прикоснуться к моим ногам, я сел в позу лотоса, прикрыв ноги робой.
Баба сказал: «Где ты научился позе лотоса? Сегодня ты ведешь себя как великий йог». Потом он спросил: «Где ты научился йоге?»
Я сказал: «Я научился ей для всех этих пресмыкающихся созданий — змей, рептилий. Например, этот человек… я люблю его флейту, но его флейта полностью отличается от самого его существа. Я не хочу, чтобы он прикасался ко мне, и я знаю, что ты скажешь то, что только что сказал. Пожалуйста, скажи, чтобы я прикоснулся к его ногам, это будет намного легче».
Теперь я могу вам объяснить то. что без этого не было бы понято. Когда вы прикасаетесь к чьим-нибудь ногам, вы изливаете себя, свою энергию, к его ногам. Это предложение всего, чем вы являетесь. Пока вы действительно не заслуживаете этого, лучше, чтобы вы это не делали. Я мог прикоснуться к его ногам без беды. Я мог положить к его ногам все, что имел. Вы можете бросить цветок на камень, но не кидайте камень на цветок.
Баба сказал: «Я понимаю, но он тоже должен измениться». Он не сказал ему, чтобы тот снова прикоснулся к моим ногам. В те несколько раз, когда мы снова встречались, ни Сачдева не смотрел на меня, ни я на него. Я боялся Бабу, Сачдева боялся меня. Когда бы он ни приходил, я просто начинал толкать Бабу, чтобы напомнить ему, чтобы он не говорил Сачдеве прикасаться к моим ногам. Баба говорил: «Я знаю, я знаю».
Я сказал: «Я знаю, я знаю» не поможет. Пока он не уйдет, я буду продолжать напоминать тебе. Или он будет играть на своей флейте, или говори, чтобы он ушел, потому что ужасно не только то, как он прикасается, но его лицо, само его присутствие, это что-то похожее на духовный рак».
И это стало соглашением, что если Сачдева хотел поговорить с Бабой, я был свободен, куда-нибудь уходил, просто чтобы заняться чем-то, просто как оправдание, чтобы мне не нужно было присутствовать. Или ему говорили, чтобы он сыграл на флейте. Тогда он мог принести звезды на землю, тогда он мог превратить камни в проповеди. Он был волшебником, но только тогда, когда играл. Я любил его флейту, но не любил самого человека.
Третий человек, Харипрасад, объединял в себе этих двух. Его существо также прекрасно, как его музыка. Он не так известен, как Панналал Гхош, и, возможно, он никогда таким не станет, потому что ему все равно. Он не будет играть на своей флейте по приказу… он не пойдет за политиками. У его флейты свой собственный аромат. Аромат его флейты может быть назван равновесием, полным равновесием, как будто вы идете по сильному ручью.
Я привел вам пример из Лао Цзы. Вы переходите очень сильный, быстротекущий, дикий ручей, и естественно, вам надо быть очень бдительными, иначе он унесет вас. Лао Цзы также говорит, что вы должны идти очень быстро, потому что ручей очень холодный, температура ниже нуля, возможно, даже холоднее. Быстро, но, тем не менее, сохраняя равновесие — это описывает то, что Харипрасад Чаурасия делает со своей флейтой. Неожиданно он начинает и так же неожиданно закапчивает, вы не ожидали, что он начнет так неожиданно.
Панналалу Гхошу требуется полчаса для вступления. В Индии так делают при исполнении любой классической музыки. Играющий на табле будет настраивать ее. Он будет стучать своим маленьким молоточком тут и там, настраивая, находя верное звучание. Игрок на ситаре будет натягивать или ослаблять струны, снова и снова проверяя, пришли ли все струны в созвучие или нет. Это продолжается почти полчаса, но индийцы терпеливые люди. Это называется подготовкой. Почему это нельзя сделать до того, как люди пришли? Или за кулисами, как это делается перед каждым спектаклем? Но странно, индийские классические музыканты должны подготовить свои инструменты перед лицом своих слушателей. Почему?
Здесь должна быть какая-то причина. Мне кажется, что классическая музыка, особенно на Востоке, так глубока, что если вы не готовы быть терпеливыми хотя бы на протяжении получаса, то вам не следует вообще находиться там.
Я вспомнил очень известную историю: Гурджиев обычно звал своих учеников в самые странные часы. Его собрания не были похожи на мои собрания, где есть определенное время. Вы должны быть здесь до того, как я приду, а если я опаздываю на пять минут, помните, это не по моей вине.
Мои шоферы привозили меня немного позднее, чтобы те люди, которые все еще приходили, могли усесться, потому что когда я приехал, я не люблю, чтобы люди ходили туда-сюда, приходили и уходили. Я хочу, чтобы все совершенно прекращалось. Я могу начать свою работу только при полной остановке. Небольшого волнения достаточно, чтобы изменить то, что я хочу сказать. Что-то я скажу в любом случае, но это не будет тем же, и я могу что-то никогда не сказать вновь.
Вы знаете мою манеру; манера Гурджиева была прямо противоположной. Телефоны его учеников начинали звонить. Он назначал где-то встречу, возможно, в тридцати милях, и говорил им, чтобы они спешили и приехали вовремя. И, чтобы проехать тридцать миль и прибыть вовремя, на самом деле, раньше назначенного времени, без какой-либо подготовки, вам, по крайней мере, необходимо средство передвижения. Вы должны отменить другие встречи. Вы бросаете все это и спешите в назначенное место, только, чтобы обнаружить записку, что сегодняшняя встреча отменяется!
На следующий день телефон снова начинал звонить. Если вчера приезжало сто человек из двухсот обзвоненных, то на второй день приезжало только пятьдесят. Снова они находили объявление, висящее на двери: «Собрание откладывается» — нет даже «извините». Там никого не было, кто бы мог сказать «извините», только доска. И это продолжалось, а на четвертый, или на седьмой день он появлялся. Я говорю про Гурджиева.
Из первых двухсот людей до того времени оставалось всего четверо. Он смотрел на них и говорил: «Теперь я могу сказать то, что хотел, а все те люди, которых я никогда не хотел здесь видеть, пропали сами. Это действительно великолепно, остались только те, кто достойны слушать меня».
Манера Гурджиева была иной. Это тоже манера, но только одна; их существует много. Я всегда уважаю и люблю то, что дает результаты. Я верю в определение Гаутамы Будды, что «правда — это то, что работает»
Теперь, зто странное определение, потому что иногда может сработать и ложь, и я знаю, что часто правда совершенно не работает; работает ложь.
По я согласен с Буддой. Конечно, он бы не согласился со мной, но я щедрее, чем сам Гаутама Будда. Если что-то работает, дает хорошие результаты, какое это имеет значение, была ли это в начале правда или ложь? Имеет значение конец, окончательный результат. Я могу не использовать метод Гурджиева, потому что я никогда не использую ничей метод, хотя люди верят в противоположное.
