мама — младшая дочь на-райе. Этот ле Скайн кем-то приходился ее отцу, какой-то пра-кто-то, его пригласили на помолвку ее старшей сестры. Ле Скайн напился, перестал соображать, где находится, принял маму за кормлеца и чуть не «употребил». А ей и невдомек было, чего он от нее хочет. Его собственный кормлец ее практически отбил и отвлек хозяина на себя — сам понимаешь, как. Ты знаешь, как воспитывают девочек на-райе? Ага. А теперь представь себе эту картинку. Мама рассказывала, что стояла, как загипнотизированная, и ни с места сойти не могла, ни даже глаза отвести, пока все не кончилось. Пару дней она проходила в шоке от увиденного, а потом до нее дошло, что кормлец ее попросту спас от заурядного изнасилования. Она и засветилась. Родители чуть с ума не сошли — ребенок светится, а кто избранник — не говорит. А что она могла сказать? Она даже имени его не знала. В общем, был скандал, типа, соблазнили невинную на-райе. Самое смешное, что именно благодаря скандалу, она узнала, где живет ее любовь — и сбежала, что ж ты думаешь! — Дон подавился смешком, представив себе обалдение Старейшины ле Скайн, обнаружившего на пороге влюбленную на-райе, да не в него, а в кормлеца! Да-а… — Не хихикай! Ее родители от нее отреклись уже из-за побега, так что все могло сложиться просто ужасно. Хорошо, ле Скайн проникся, а без него… — Лайм помолчал, жуя травинку. — Он их поженил и поселил на ферме Вэйт-ан-Донн. Там они до сих пор и живут. Только вот, понимаешь ли… Отец согласился на поднятие уже под 50. Подали, стали ждать, а его все не дают и не дают: мама-то уже не на-райе, походатайствовать некому, кому до нее какое дело. Я тогда на третий курс Университета перешел, приехал на каникулы — и обалдел! Отец пьет, трахает все, что шевелится, и как-то даже напоказ, этак вызывающе, мать слезы глотает и молчит. Я с ним решил поговорить, что называется, по-мужски. Угадай, что он мне ответил?
— Думаю, что он тебе популярно объяснил, что ты дурак, и ни фига не понимаешь в происходящем.
— Ну, примерно так. Он сказал: «Ты думаешь, мне легко в таком возрасте вести подобную жизнь? Но я не хочу, чтобы она погасла! Вдруг разрешение так и не дадут? Может, наконец, обидится и разлюбит…» Нормально? Нет, все опять кончилось хорошо, его подняли, он отличный чувак, с ним можно нормально посидеть, выпить и потрепаться — только это не мой отец, Дон! Он восстал ординаром, он очень похож на моего отца — но это уже не он. Бран был человеком простым — но не примитивным! Мама это быстро почувствовала. Она не погасла, нет, и не развелась — с другой стороны, а куда ей идти? Но она выцвела, Дон, и я редко у них бываю — мне больно на них смотреть. Она очень правильно меня поняла, когда я сбежал из Универа. Я влюбился в сестру своего приятеля на-райе, и, когда понял, что она тоже неравнодушна ко мне — сбежал без оглядки. Я не хотел обрекать ее на повторение судьбы моей матери, понимаешь? Пусть у нас было бы больше времени, но конец был бы тот же. Я женился — там, в долине. Трое детей… Они все уже умерли, Дон! — Лайм резко поднялся на локте, уставился Дону в глаза. — Я хорошо понимаю Перворожденных, Дон! Они правы, абсолютно правы, полукровка — это плохо. Плохо для всех — и для родителей, и для самих полукровок, и для тех, кто имеет несчастье связать с таким, как я, свою жизнь. Это больно. Я безумно благодарен судьбе за тебя — я и рассчитывать не мог на такое счастье, но ты тоже смертен, Дон! Ты предлагаешь мне разделить с тобой вечность, но это иллюзия, и, рано или поздно, одному из нас придется похоронить другого. Я не хочу хоронить тебя, Дон. Так уж вышло, что все, что я умею — это сражаться. Целую вечность убивать и хоронить… Не хочу. Я уже прожил свою вечность. Я ведь старый, Дон, мне больше семисот, — он опять откинулся на спину. — Ты же знаешь, полукровки до последнего выглядят молодо, а потом лет за десять превращаются в древнюю развалину. Мне осталось лет двести, и, если повезет, я хотел бы провести их с тобой. А убьют — так убьют, и слава Жнецу. Я устал вот здесь, — он прижал руку к груди. — Я не хочу быть вечно несчастным, я хочу умереть счастливым. Не поднимай меня, Дон. Лучше укуси!
— Что? — лицо Дона окаменело. Он весь окаменел и застыл, даже голос покрылся льдом и позванивал ломкими льдинками. Лайм, в общем-то, ожидал такой реакции и сдаваться не собирался. Он перекатился на живот, уставился в непривычно холодные глаза.
— Укуси. Давно хотел попробовать, что это такое.
— Ты идиот? — Лайма поразило холодное бешенство в яростном шепоте. Таким он Дона еще не видел. — Попробовать тебе? Вот только отказаться, если не понравится, уже не получится! Ты какой чуши начитался, придурок? Ты даже отдаленно не представляешь, о чем просишь! Это рабство, понимаешь? Даже хуже — рабы хоть думать могут о восстании и надеяться на избавление! Это унизительно — теряется воля, достоинство — все, понимаешь, кретин? — он уже орал. — По закону ле Скайн каждый зависимый должен быть поднят, каждый — тебе это о чем-нибудь говорит? Я сам… — он запнулся, но сразу продолжил: — знал зависимого — это страшно, Лайм! У зависимого в голове всего одна мысль — когда меня еще раз трахнут?
— Ну и какая разница? — захохотал Лайм. До Донни дошло не сразу.
— Тьфу, чтоб тебя! — оторопел он и наконец оттаял. — Да пожалуйста! — ухмыльнулся уже прежний Дон, ехидный и проказливый. — Подписывай поднятие — кусаю сразу после Утверждения! Я тебе на поднятие серебряный кинжал подарю, не понравится вампиром быть, засунешь себе под ребро — и привет! — он с надеждой уставился на сразу погрустневшего Лайма.
— Дон, я восстану ординаром! Я это знаю, и ты это знаешь! Я стану таким же, как мой отец, и день за днем буду наблюдать, как ты утрачиваешь ко мне интерес! Но страшно даже не это само по себе, а то, что мне будет на это наплевать. Так будет, я знаю — и не хочу.
— Блин! Тогда постарайся по крайней мере не лезть на рожон. Я тоже не люблю похороны!
Они вышли из портала и полчаса шли по лесу. Стоянка заявила о своей близости запахом дыма. Лайм дал последние указания, Гром и Донни бесшумно исчезли в лесу. Через некоторое время оба вернулись, кивнули — часовые был сняты. Рука подошла вплотную к стоянке. Санни показал на пальцах 12, из них 5 зажал в кулак — берет на себя. Лайм показал Квали на спину Санни, эльф кивнул — понятно, как всегда. Пообщаться, если найдутся желающие, в остальном — не вмешиваться. Трое бандитов умерли, не успев даже понять, что происходит, пятеро трепыхались в «сети», четверо сдались. Их повязали Дон с Громом. Бой был закончен молниеносно и почти бескровно, Рука расслабилась — и тут на краю поляны открылись сразу три больших портала. Из них повалил народ, много народу, возбужденно перекрикиваясь, с какими-то тюками, с корзинами, у двоих на плечах по бараньей туше — и с мечами наголо, видимо, только что из боя. Повисла секундная пауза — и бандиты и Рука оценивали ситуацию. Лайм выхватил печать Замка, сломал, швырнул назад, рявкнул — Дело Жнеца! — и Руке — Прикрываем! Это будто послужило сигналом, на них ринулась вопящая, размахивающая оружием волна. Сзади из портала Руки выкатывалось подкрепление — три четверки, без Мизинцев. Санни кинул «сеть» на первый ряд бандитов, в ответ прилетел файербол, а сеть распалась, как и та, что была накинута на пятерку, взятую в первом бою. У бандитов тоже был маг, это было очень плохо, такой не сдастся, ему нечего терять, наказание — смерть, так не все ли равно! Даже для четырех магов — Санни и трех прибывших — пытаться нейтрализовать такого смертника, не соблюдающего никаких правил, было непросто. А главный вопрос — где он? Развеивать его заклинания — дело тупое и неблагодарное, работа на измор. Бить надо по их источнику, а источник сныкался и пакостит исподтишка. Правда, с поляны не уйдет, блокировка полная. Орущая, воняющая застарелым потом и перегаром волна накатилась на Замок, расплескалась… О том, чтобы брать пленных, речи уже не было. Бой превратился в бойню. Квали рубился, повторяя про себя «Не думать, не думать». Так учил Лайм, так учил Дон. «Тело должно двигаться само, а не ждать, пока ты подумаешь. Не думай — реагируй. Пока ты будешь думать — тебя убьют. Не смотри глазами — чувствуй спиной. Пока ты будешь смотреть — тебя убьют». Квали чувствовал и реагировал — получалось! У него получалось! Лайм и Дон, и Гром, и Санни — они его похвалят! До сих пор — ни царапины! Только не думать! Не ду-мать-не ду- мать-не ду-мать-не…
И вдруг все кончилось. Только 12 фигур в черной форме Руки стояли на заваленной трупами поляне. Воняло кровью, внутренностям, тянуло кислой гарью — и, почему-то, жареным мясом. Это маги порезвились с файерами — ни одной целой землянки не оставили. Квали замутило. К виду крови и мертвых тел он давно был равнодушен, а вот к запахам привыкнуть так и не смог. Вонь — она и есть вонь, если не живешь в ней постоянно и безвылазно. Замок сошелся в центре поляны, кто-то вызвал Детей Жнеца — прибраться и забрать раненых. Трое Пальцев сразу ушли: один хромал, другой прижимал к груди левую руку, оба поддерживали третьего, держащегося за бок и шипящего при каждом шаге, а Дети забрали полностью выложившегося серого мага, упавшего без сознания.
