них, вставленном в замок шифоньера. Закачались лампочки, висевшие на шнурах без всяких абажуров. Мебель стала сдвигаться со своих мест, кажется, пустившись в самостоятельное путешествие по полу. Мы подхватились и, кое-как одевшись, всей семьей выскочили на улицу. Пятилетнюю Жанну замотали в летную куртку, из которой свешивались ее голые ноги. Повыскакивали из квартир и другие жильцы нашего ДОСа. Вскоре такой же переполох охватит всю нашу страну, в которую вломится, подобно землетрясению, немецкая армия, и так же будут спасаться люди в уходящих из-под ног просторах страны от Бреста до Москвы, как и мы тогда, в Василькове.
Где-то в Казахстане, недалеко от южной оконечности Аральского моря на захолустной станции командир эскадрильи Гриша Воробьев предложил мне: «Пантелеевич, пошли выпьем молока». Здесь же был торговый ряд, несколько десятков женщин наперебой предлагали молоко, налитое в кастрюли и кувшины и укутанное в тряпки от жары. Одна из женщин предложила мне молоко «с холодушкой», которой оказалась небольшая лягушка, привязанная за ногу веревочкой и опущенная в молоко. У нас на Кубани такого сроду не водилось, и зрелище лупоглазых лягушек, выглядывавших из молочной пенки, не вызвало у меня особенного аппетита. Скорее наоборот. Нашел молоко без «холодушки» и с удовольствием, не отрываясь, как когда-то в кубанских степях, опустошил двухлитровую кастрюлю.
Ехали мы в хорошем бодром настроении, на крупных станциях покупали газеты, в которых были сообщения об успешных действиях нашей авиации в Монголии. Ребята Грицевца совсем затюкали японцев, летавших на самолетах И-96. Честно говоря, и нам не терпелось попробовать свои силы. Народ был молодой, смелый и даже бесшабашный.
Алма-Ата, куда мы приехали, была в те годы началом магистрали между Советским Союзом и Китаем. Магистраль тянулась от Алма-Аты до самого Чунцина, города в центре страны, бывшей тогда столицей Китая на реке Ян-Тзы как правильно называют эту реку китайцы. А Ян-Тзы по-китайски означает: «Голубая река». Длина трассы составляла примерно три тысячи километров. От Алма-Аты до китайского города Урумчи была грунтовая дорога, на расстоянии примерно тысячи километров через долины Гоби и Турфан, а дальше сообщение осуществлялось только самолетами.
Мы преодолели путь в тысячу четыреста километров: от Алма-Аты до Хами, что за Урумчи, на американском самолете ЛИ-2. А наши техники погрузили разобранные самолеты на автомобили-трехтонки и ехали вместе с ними. Они рассказывали, что по дороге была такая жара, от которой автомобильные двигатели перегревались и приходилось ехать только ночью.
Дорога была проторенная. Начиналась она с Алма-Аты и шла через Урумчи, Хами, Лончжоу, Сенин, Найнин и оканчивалась в Чунцине. Целые десятилетия по ней шел поток нашей помощи для гоминдановского Китая, а также восьмой и четвертой Красных армий, которыми командовал Чжу-Дэ и другие полководцы. По всей трассе были расположены питательные пункты, которые обслуживали наши люди с помощью наемного местного населения. Здесь можно было подкрепиться и заправить бензином автомобили или самолеты, отдохнуть в приличных условиях, а то и подремонтировать технику. Отвечал за бесперебойную деятельность трассы летчик полковник Полынин, постоянно летавший вдоль нее. На всех питательных или оперативных, как их называли, пунктах был врач. Уже в Киеве, в семидесятые года в Военно-научном обществе при Окружном доме офицеров, я встретил военврача Шевченко, который работал на оперативном пункте в Урумчи.
Сейчас мы много говорим о ненужности интернациональной помощи, о ее разорительности. Конечно, бесполезно помогать какому-нибудь африканскому людоеду, объявившему себя коммунистом, но думаю, что наша помощь Китаю в двадцатые-тридцатые года все-таки отводила угрозу от собственных границ. Да и была она не такой уж бескорыстной. Я много ругал Сталина на страницах этого повествования, и потому должен отметить, что как не парадоксально, но хозяйская, даже кулацкая, струнка в масштабах государства была очень сильна в его характере. Китай платил нам не только золотом и долларами, которые брал взаймы у Соединенных Штатов, а и бесконечными стадами скота из Синьцзянской провинции — автономного образования, руководимого дубанем, местным царьком, поставлявшим нам скот и огромные партии шерсти. Я сам видел колонны из сотен машин, перевозивших скот в Союз по договоренности с центральным китайским правительством. В синьцзянском городе Хами стоял наш танковый батальон, пехота и конница. Когда мы оказались в Хами, то нас сначала уверяли, что это китайцы, но скоро они подошли ближе и принялись горланить: «Здорово, ребята!» На штыках этих ребят и держался дубань, выпускник одного из московских вузов, одна из многих марионеток, которых потом десятилетиями наше государство насаждало во всем мире, толкая вперед мировую революцию. Так что Сталин продолжал политику Николая Второго, мечтавшего о Желтороссии, только другими методами. И опять на пути стояли японцы. А что касается хозяйственности Сталина, то конечно неплохо, когда в обмен на наши танки в казахские степи пригонялись огромные отары скота. Да вот только до коллективизации этот скот плодился и бродил на воле и в наших степях.
Каким же был очередной отряд советских военных в Китае? Нас ехало четыре эскадрильи летчиков- истребителей, наша была из-под Киева, другая, под командованием осетина Дайбциева, из Воронежа, а две не помню уже откуда. Шли две усиленные эскадрильи бомбардировщиков, каждая самолетов по двадцать пять: эскадрилья СБ-1 скоростных бомбардировщиков из Белой Церкви, под командованием Изотова, а вторая ДБ-ЗФ, по моему из Монино, что под Москвой, с добавкой воронежских экипажей, под командованием капитана Кулишенко. Бомбардировщики эскадрильи Кулишенко были довольно мощными и могли покрыть без посадки до пяти тысяч километров. Бомбардировщики, в отличие от разобранных истребителей, прилетели в Китай своим ходом. То есть, по моим подсчетам, прибыло в Китай только летчиков человек сто пятьдесят. Выезжали мы в правительственную командировку, на которую каждый из нас, формально, конечно, давал согласие, но всякий заранее знал, что если откажется, то поставит крест на дальнейшей военной карьере. Он будет признан трусом и запятнает себя на всю жизнь. Такой была общая обстановка. Теперь немного о нашей «украинской» Киевского Особого Военного округа эскадрилье из Василькова: первой эскадрилье сорок третьего истребительного авиационного полка в составе двенадцати летчиков под командованием капитана Григория Семеновича Воробьева, и, как указывалось во всех документах, автора этих строк, тогда военного комиссара — летчика Дмитрия Пантелеевича Панова. Хочу перечислить летчиков:
1. Воробьев Григорий Семенович.
2. Панов Дмитрий Пантелеевич.
3. Мороз Яков Лаврентьевич.
4. Михайлов Александр
5. Ремнев Василий Никитич.
6. Зубарев Иван.
7. Корниенко Иван Алексеевич.
8. Галкин Петр Васильевич.
9. Бубнов Михаил Степанович.
10. Розинка Иван Карпович.
11. Кузьмин Николай Николаевич.
12. Кондратюк Александр.
Кроме того, в нашу эскадрилью были включены два летчика-испытателя: Степан Павлович Супрун и Константин Константинович Коккинаки, имевшие уже тогда громкие имена в авиации, да и в стране. В их задачу входило опробовать в боевой обстановке новые пушки и пулеметы, установленные на самолетах. Они воевали вместе с нами, хотя, конечно, имели некоторые преимущества: в отличие от нас, грешных, их имена были известны в Кремле даже самому Сталину.
Кроме того, Степан Павлович Супрун, которому сейчас стоит памятник в украинском городе Сумы, был депутатом Верховного Совета СССР, а позже и Героем Советского Союза — за нашу работу в Китае. Люди это веселые, интересные. Несколько позже я подробно остановлюсь на описании каждого из них, а пока продолжу рассказ о наших ребятах — летчиках. На аэродроме в Хами мы собрали и опробовали наши истребители и, следуя за лидером — самолетом ЛИ-2, который пилотировал китайский экипаж в составе летчика и штурмана-навигатора, взяли курс на аэродром Анси, километрах в четырехстах к югу от Хами. Впервые под крыльями моего истребителя оказалась китайская земля — желтая и засушливая. Промелькнул под крылом городок Хами — кучка глинобитных домиков, мигнули издали горы в снежных шапках и предгорья, покрытые лесами, возле которых паслись огромные стада верблюдов, яков, коров и баранов.
