кварталов, радиоактивные руины и череда воронок, заполненных стоячей водой.
Набережная Курорта ушла под воду. Волны разбивались о развалины, лизали битые плиты. Из воды торчали перекошенные столбы, старые стены, облюбованные чайками, памятники великим деятелям времен Империи - куда же без них?
«Жаль, Облом, тебя нет с нами… - подумалось Птицелову. - Сейчас бы пару баек застольных об этих улочках, о набережной, которую почти уж не видать… О том, как ты радовался здесь жизни - молодой, лихой и беззаботный. До войны. До того как ты стал штурмовиком. До того как стал Неизвестным Отцом - Калу- Мошенником. Но судьба твоя - гнить на болотах, друг-дэк. Быть может, свидимся еще. Если продержишься до конца срока, и если меня не разберут, как бычью тушу на бойне, в подвалах, этого самого ДСИ, и не разложат по баночкам…» Облом стал мрачнее тучи, как только Птицелов произнес это проклятое сокращение - ДСИ. Низвергнутый Неизвестный Отец думал- думал, а потом и выложил: «Ложки гнуть не стану, мутоша. Только спокойнее на расчистке срок мотать. Мезокрылы, Штырь да Хлыщ - твари одной крови, но куда им со Странником тягаться?… Но ты, если карта ляжет, не дрейфь! Порядки, крути не крути, а не те, что при Папе были. Кому-то стало вольготнее, а кто-то кантуется почище петуха парашечного, массаракш! Закрыли 'Волшебное путешествие', открыли 'Раскаиваться поздно!'. Госчиновникам разрешили ездить на хонтийских иномарках, но завод 'Машиностроитель' распродали по кирпичику и винтику непонятно кому. Странник силен - но не так, как прежде. Пособник режима Отцов все-таки. Просто его отрасль никто принять не может, там сам черт ногу сломит, и ставленникам нового режима пока образования не хватает, чтоб отправить Странника на покой… Ты, мутоша, запомни главное: станут подсовывать бумажки для подписи - отправляй куда подальше! Станут говорить, мол, ты как никто другой подходишь для эксперимента, результаты которого крайне важны для Свободного Отечества, - смело показывай кукиш! Пусть оближутся! Станут сулить пенсию, социальный пакет, льготы по инвалидности - уши не развешивай: покойнику пенсия не сильно нужна… Они, конечно, угрожать возьмутся. Может, по морде разок-другой врежут - Стран- пик это дело любит,- а потом переведут на общественные работы: полы в моргах мыть да дрова в печи крематориев подбрасывать. Так, глядишь, срок и отмотаешь. Выпустят на волю гражданином, и гуляй!»
…А внизу уже играло бликами море: зеленое-зеленое, загнутое вверх у горизонта. Проносились пятна мазута, расплывшиеся на поверхности тонкой пленкой, проносились искореженные4 остовы кораблей, отнесенные течениями и штормами на мелководье.
Неожиданно корпус спецвертолета задрожал пуще прежнего, рев двигателей слился с низким и могучим гулом.
Птицелов помимо воли ахнул - «Янтарных орлов» обогнала пятерка боевых вертолетов «Гнев». Похожие на черных стрекоз машины направлялись к кораблю, абрис которого показался Птицелову неожиданно знакомым. Мутант удивился, ведь до этого момента он никогда не видел морских кораблей. А потом до него дошло: там, внизу, рассекал острым носом зеленую воду сам «Молот Отцов»! Золотознаменный противолодочный крейсер-вертолетоносец с фотографии в старом-престаром выпуске «Гвардейца».
Спецвертолет пролетел над просторной палубой «Молота Отцов». Исчезли за хвостовым винтом башенные орудия крейсера, исчезли боевые вертолеты, и гул их сошел на нет, растворился вдали. «Янтарные орлы» тем временем все дальше забирались на юго-восток. А потом на загибе горизонта вырисовалась нечеткая линия. Приближалась коса - полоса размытого песка, отделявшая лагуну от моря.
Вода в лагуне казалась неподвижной - зеленое зеркало, в котором отражалась стремительная жаба спецвертолета. Мелкая волна набегала на песчаный берег. «Янтарные орлы» сбавили скорость и стали снижаться. Птицелов погладил Малву по щеке: не робей, мол, прилетели вроде! А сам опять расплющил нос о стекло. Внизу была площадка, окруженная аккуратненькими домиками с балконами, кондиционерами и мраморной облицовкой. За домиками возвышались каменистые сопки, покрытые пожухлой травой. Там и сям виднелись приземистые деревья с кронами, похожими на зонтик.
Тряхнуло. Шасси вертолета коснулось бетона. Заныли двигатели, сбавляя обороты. Щелкнул замок, и выгнутая дверь отошла вверх. В кабину ворвался теплый ветерок и по-свойски облапил мокрые от пота бока семерых делинквентов.
Птицелов спрыгнул на площадку, подал руку Малве.
Малва, придерживая юбку, чтобы не задрало ветром на потеху встречающим, выглянула наружу.
А встречали их двое господ в мундирах, а с ними еще один - штатский. Военные были загорелыми, щекастыми, усатыми и, очевидно, вполне довольными жизнью. Довольными до такой степени, что животы обоих едва вмещались в кители, как будто сами господа офицеры не первый месяц на сносях ходили.
Штатский на фоне господ офицеров выглядел бледной молью. Тощий, сутулый, прямые волосы - объемистой копной, видать, все времени не находил, чтоб парикмахерскую наведаться. Острый нос, глубокие складки по обе стороны поджатой верхней губы. Портфельчик, пиджачок клетчатый, брючки наглаженные. Туфли блестят.
Один из офицеров поднял руку.
- Сударыни залетные, сюда! - проговорил он громко, с наигранной веселостью. - Сударь делинквент, туда! - указал на штатского, как показалось Птицелову, с очевидным пренебрежением.
Штатский шагнул вперед. Птицелов мельком взглянул на него и отвернулся. Взял Малву за плечи, посмотрел в ее бледно-голубые глаза. Сколько же раз он за прошедшие месяцы глядел в эти самые глаза…
- Ну что, мутоша… Будем прощаться? - прошептала Малва.
Птицелов кивнул. С Лией он попрощаться не успел, хотя сердце и чувствовало приближение чего-то неотвратимого…
Малва - не Лия, но от чего такая боль? Почему тогда стоит он на перекрестке чужих взглядов под раскаленной белизной неба, на берегу зеленого моря с черными мазутными пятнами - моря безграничной тоски, моря одиночества и неприкаянности - и не может отвести от нее глаз?…
- А сыночка я твоим именем назову, - всхлипнула Малва.
Ее слезы - еще один удар под дых.
Малва- Малва, думал он, рожденная на помойке дешевой проституткой от роты стройбата. Воровка и потаскуха… Все должно быть не так. Иначе. Не в другой, а в этой жизни…
- Массаракш!
А сейчас она сменила комбинезон дэка и надела свое единственное платье. Было оно ей чуть-чуть мало, и ниток приличных не нашлось, чтобы зашить дыры на плечах, пришлось починить грубой нитью черного цвета…
В горле перехватило, и язык не слушался, но Птицелов сумел ответить:
- Не нужно. Назови его нормальным именем… зачем пацану-то страдать, ежели папка мутошей был?
- Ладно, как скажешь… - Малва уткнулась мокрым лицом в его горячую шею. - Вот и договорились, дорогой мой…
Птицелов взял ее за подбородок, повернул к себе и поцеловал в губы. В бледные губы женщины, больной болотной лихорадкой. Да не так, как целовал прежде, а по-настоящему поцеловал, с чувством. И на этот раз не ощутил ядовито-сладкого послевкусия, присущего Малве, а лишь соленую горечь слез…
В здании, куда привел его штатский, было тихо и вроде даже безлюдно. Едва слышно гудели кондиционеры, гораздо громче жужжала муха, силясь пролететь сквозь оконное стекло. И пахло в коридорах не очень хорошо - химией какой-то. Птицелов мгновенно насторожился.
Заметив, что его подопечный водит носом, штатский пояснил:
- Здесь красили недавно… Ну, ремонт. Понимаешь, дикарь? Ремонт!
Говорил он сквозь зубы, точно одолжение делал. Не понравились они друг другу с первого взгляда - мутант Птицелов и этот штатский по имени Васку Саад.
Что такое ремонт, Птицелов понимал. Но не доводилось ему обретаться в хоромах, где свежей краской пахнет, ведь жизнь прежняя, считай, на свалке прошла.
Васку толкнул дверь,
Там душ, - он указал на загородку из матового стекла, - а здесь чистая одежда. - На столике у окна
