рыбацком домике, ожидая неизвестно чего. Когда Стас погиб… У меня скоротечная форма синдрома Реля, и остался всего год до перехода болезни в третью фазу, когда симптомы начинают проявляются лавинообразно и уже бесполезно ее останавливать. Там еще два-три годика в виде полутрупа… Но это уже не важно — даже «химера» будет бессильна. А на создание нового образца требуется минимум четыре года. Килкени планировал отвезти меня на Нодар и поместить на это время в криокамеру.
Зак выдавал факты, будто отгораживаясь от происходящего, но я прекрасно понимала, сколько отчаянья скрыто за этими сухими фразами. Понимала просто потому, что сама пережила подобное и помню, как хотелось выть от бессилия и злости на собственное тело, так подло меня предававшего. И с какой одержимостью я вымаливала у Рока свою инъекцию спасения. А Заку пришлось жить с этим не каких-то две жалких недели, а годами. Если бы Стас уже не умер, то я собственными руками бы его придушила. Это ж нужно было додуматься до такого — он же ребенка на смерть обрекал!
И я в этом принимала непосредственное участие… Пусть и ненамеренно…
— Ах, да! — продолжал маргунец. — Еще Земной Союз зачем-то пытался меня похитить, думаю, что- то пронюхали и намеревались шантажировать мою маму, хотя ее к тому времени уже давно не было в живых.
Я приблизилась к мальчишке… Хотелось его обнять, утешить, но он слишком сильно походил на маленького озлобленного волчонка, готового укусить даже за попытку помочь. Да и унижать его жалостью было бы неправильно, поэтому я просто сказала:
— Забирай «химеру».
— Ну конечно, — едко процедил он. — Тебе ж она уже без надобности. Продать не получится.
— Считай, как хочешь, — не стала оправдываться я. Тем более что какой-то процент истины в его словах присутствовал. Крошечный, но всё же…
Мальчишка перевел вопросительный взгляд на Рока, тот лишь пожал плечами и демонстративно засунул пистолет сзади за ремень.
— «Химера» твоя.
— Ладно, — он еще секунду посидел, будто ожидая, что мы передумаем, затем подошел к сейфу и принялся запихивать контейнер в рюкзак.
— Ты мог сразу сказать, — тихо произнесла я.
— Да неужели?! — фыркнул Закери, не повернувшись. — И ты все бы бросила и полезла взламывать сеть космопорта из сочувствия ко мне? Или просто сказала бы «Извини, Зак, но это невозможно. Мне очень жаль, что из-за меня ты сдохнешь»?
— Ну, знаешь ли! Меня Стас не посвящал в историю с химерой!
Он только фыркнул:
— Что и требовалось доказать!
— Да ты…
— Хватит собачиться! — прикрикнул на нас Рок.
— Не волнуйся, я сейчас уйду, — буркнул подросток.
— Никто никуда не идет, — командным тоном отрезал кретянин. — Еще не хватало, чтоб кого-то из нас сцапали на Дельте за взлом сети.
— А что, пока мы тут торчим, не сцапают? — вскинула бровь я.
— Ну, ты же сама утверждала, что администрация не станет разглашать факт взлома. Если мы выйдем, нам могут приплести что угодно, вплоть до хранения наркотиков, а чтоб арестовать корабль, нужен повод посерьезней. Поэтому разбежимся после того, как уберемся с Дельты. Я сейчас запрошу прыжок к Маргуне. Кстати, Зак, Килкени точно не знает, где тебя искать?
— Нет. Откуда?
— Хорошо, — кивнул мужчина и сосредоточился на пульте управления, составляя запрос.
Мы стояли за его спиной и пялились друг на друга не то, чтобы враждебно, но явно без особой приязни. Зак теребил лямки рюкзака, в котором угадывались контуры контейнера с «химерой».
— Прости, — прошептала я.
— Проехали, — отозвался он.
Не знаю как у кого, а у меня после стресса просыпается недетский аппетит. И у Зака, похоже, та же песня. Слишком взбудораженные, чтобы спать, мы оккупировали кухню и устроили внеплановый ужин, плавно переходящий в завтрак. Рок еще торчал в рубке, улаживая формальности с полетом.
— Я тут всё думаю: почему Стас не удовлетворился данными о хищениях Килкени? Зачем ему понадобилось красть «химеру»? — я выгребла из холодильника колбасу, помидоры, сыр и занялась единственным, что умею готовить — бутербродами.
— Не знаю точно… Но Килкени как-то говорил, что у них планируется слияние компаний, и аудиторская проверка через два-три месяца обнаружила бы прорехи… Шантаж просто-напросто заставил его поторопиться с перебросом средств на Нодар.
— Эм… То есть мне никто все равно не перевел бы мои миллионы? — разочарованно спросила я. Тот заветный счет в любом случае давно уже арестован, но знать, что мой «идеальный план» с самого начала был провальным, как-то обидно.
— Не-а, — довольно усмехнулся Закери, который, оседлав табурет, занимался размазыванием майонеза по ломтикам хлеба и фигурным выкладыванием поверху листиков салата.
— Жлоб он! — буркнула я, с остервенением разрезая палку колбасы.
— Угу… А еще убийца.
— Ой, — я поспешила прикусить язык, пока еще какую-то глупость не ляпнула. — Прости.
— Хватит уже извиняться, — грубовато, но по-доброму отмахнулся маргунец. — У меня теперь есть очень хорошие шансы выжить… и когда-нибудь я найду Килкени и убью.
Он об этом спокойно, без тени эмоций… Как о уже свершившимся факте.
— Зак… Не подумай, что я выступаю против тебя, но… Килкени — подонок, но всё же он искал твой образец «химеры», чтоб тебя спасти… — осторожно напомнила я.
— Может, его права собственности интересуют или еще что! Плевал я на его мотивацию! — вдруг взвился подросток. Впрочем, через мгновение от вспышки не осталось и следа. Зак серьезно, медленно, делая паузу послу каждого слова, произнес: — Он убил мою мать.
— Тш-ш-ш… Знаю… — я отложила нож, прижала его голову к плечу одной рукой и просто молча гладила по мягким белым волосам. Долго. Пока не утихла еле ощутимая дрожь, которую ему не удалось спрятать при всём своем старании. Бедный ребенок.
А потом он начал говорить. Гулко, отрывисто. О своей ненависти, о страхе, о горечи потери, о том, насколько иллюзорной бывает надежда, и как умело она бьет наотмашь, и кажется, что больше не хватит сил подняться, и даже смерть начинаешь принимать с унылым безразличием. Но затем эта двуличная дрянь возвращается и вновь манит фальшивыми обещаниями.
Я слушала и не находила что ответить. Этот худенький до прозрачности мальчишка за свою недолгую жизнь увидел и перенес больше, чем я за все свои двадцать семь. Мне не понять, что значит терять самых близких людей или ждать предательства от человека, который по всем божьим и человеческим законам должен тебя защищать. Я могла поделиться с ним лишь тем, что пережила сама: агонией, растянутой на недели, когда засыпаешь и просыпаешься с мыслью, что ты так ничего и не успела из того, что планировала, с отчаяньем и обидой из-за того, что именно тебе придется умереть, и с самым страшным в этом коктейле — бессилием. Он знал, как это, и подсказывал мне слова, которые я боялась произнести, тем самым рассказывая и свою историю.
Когда Рок закончил утрясать формальности и приполз на кухню, мы успели наговориться, наплакаться, умыться, оприходовать первую партию бутеров, настрогать новых и теперь мирно пили кофе, неспешно угощаясь второй партией (уже не от голода, а токмо от лютой жадности).
— Как насчет блинчиков? — первым делом спросил Рок, кивнув на сковороду, скромно примостившуюся на краю плиты.
Одарив муженька выразительным взглядом, который недвусмысленно предупреждал, что кое-кто
