Он снова назвал ее по фамилии, и она приняла его обращение близко к сердцу, словно он и правда имел в виду дословный ее смысл. Он сел около нее, поджал длинные ноги и положил ей руку на плечо.
Салли немедленно отреагировала на его прикосновение и повернула к нему раскрасневшееся лицо. Он быстро поцеловал ее и этим восхитил окружающих.
— Посмотри на Инверкерджилл в первом десятилетии нашего века, Макс, — показал ему фотографию дед. — Ди-стрит была в ту пору широкой, это я запомнил с детства. По рельсам медленно ползли конки. А потом там высадили пальмы и кустарники, и они разрослись в два ряда. Взгляни, какой широкой была тогда Тэй-стрит. Но вся в рытвинах, так что ни проехать, ни пройти. Сейчас ее выровняли, но машин на ней все равно не встретишь! Ты должен все ей показать, Макс, пусть она пройдет по стопам своего деда и сравнит. Ведь скоро ты умчишься с ней в Северное полушарие, чтобы пожениться.
Он не собирается жениться на мне, хотела сказать Салли. Как она желала быть честной с этими простыми и добродушными людьми! Макс поднялся, чтобы подписать экземпляр своей книги для нового гостя.
— А ты еще надеялся, Макс, — с улыбкой проговорила Салли, — что сумеешь избежать встреч, сократив свои деловые визиты.
Ей отвели комнату. Вечером она встала у окна и загляделась на окрестности, освещенные косыми лучами заката. Через несколько дней она проснется на другом конце земли, где живут ее мать и отчим. И Джералд. И Дерек Уинтертон, с которым она порвала все профессиональные связи, однако мысли о нем не выходили у нее из головы, а по ночам он являлся ей в страшных снах.
Она постоянно убеждала себя, что он не в силах ей навредить, да и как это ему удастся, если ради Макса она пожертвовала возможностью работать в «Стар энд джорнал» и отказалась от журналистской карьеры?
На ближайшем холме паслись черные овцы, а огороженные зеленые поля тянулись на много миль. Ей показалось, будто она вернулась домой. Она никогда не забудет этот приезд к его родным и выступление в роли невесты Макса Макхензи. Неудивительно, именно теперь она впервые почувствовала, что принадлежит не только ему, но и его семье, а быть может, и его родной стране.
Стук в дверь заставил ее обернуться. На пороге, прижавшись плечом к притолоке и засунув руки в карманы, стоял Макс. Его рубашка была расстегнута, а волосы еще не высохли после душа. Макс провел ее в ванную комнату и с иронической усмешкой пропустил вперед. С его плеча свисало полотенце. Какое-то время он с любопытством разглядывал ее полуобнаженные плечи — Салли не заметила, как воротник костюма расстегнулся, слегка обнажив грудь.
— Ну как твоя рана? — спросил он.
— Спасибо, почти зажила, — торопливо ответила она, не желая продолжать разговор.
Но он явно не понял намека.
— Ты больше не носишь медальон. Почему? Думаешь, я повторю свою попытку и снова пораню тебя?
В его глазах угадывались тревога и напряжение, которые одновременно испугали и обрадовали ее.
— Но я… Макс! — воскликнула она и приказала своему сердцу перестать метаться в груди, подобно плененному зверьку. — Тебе нельзя сюда заходить! Что подумают твои родные?
— Что мы любим друг друга. Что я должен быть вместе с тобой. Не расстраивайся, моя дорогая любовь. — Он по обыкновению подчеркнул два последних слова. — Они считают, что мы жених и невеста, им хочется видеть нас вместе. А ты им понравилась — они сами мне об этом сказали.
— А если бы не понравилась, какая разница? Его глаза сузились.
— Да, такое нельзя было исключать. — Его тон стан немного жестче, и это ее огорчило.
Он медленно приблизился, осмотрев ее с головы до ног. Салли пожалела, что ее хлопчатобумажная ночная рубашка так тонка и прозрачна.
— Но мы не можем, Макс… Мы не принадлежим друг другу, и тебе это прекрасно известно.
— Не принадлежим? Это нетрудно изменить, Салли Дирлав. Прямо сейчас.
Он подошел к ней вплотную, таинственно оглядел ее и обнял за плечи. Салли вздрогнула. Он наклонил голову, и его губы прикоснулись к пластырю в ложбинке между ее грудями.
— Поцелуи — лучшее лекарство, и рана скорее заживет, — с некоторой шутливостью отметил он. Однако шутливость его тут же прошла, ноздри раздулись, а взгляд стал серьезным и чутким. — Я хочу тебя, Салли.
— Макс… — Она вся сжалась, испугавшись, что если он сейчас начнет ее соблазнять, то у нее вспыхнет непреодолимое желание и она не сумеет ему противостоять. — Ты понимаешь, что ты сейчас сказал?
Он натянуто улыбнулся и крепко обнял ее.
— Ты думаешь, я пьян? Возможно, и так, я опьянен желанием. Ты наверняка знаешь, как действуешь на мужчин. И ты отнюдь не святая невинность, если носишь на груди в медальоне фотографию своего друга. — Не сомневаюсь, что он был с тобой близок, и не раз.
— Нет… — Салли тотчас осеклась и напомнила себе, что об этом нельзя говорить, что ей нужно притвориться и заявить: «Да, он мой, а я его. И я не буду тебе принадлежать, если мы с Джералдом…» Но она просто не могла произнести подобную ложь, не могла больше изворачиваться и вести двойную игру. В конце концов, дело сделано: она отправила свой письменный отказ Дереку Уинтертону.
— Ты говоришь мне «нет»? Запомни, милая, если ты воспламенила сердце мужчины, оно уже не погаснет. У него появляется противник, прекрасный, обольстительный противник, и он должен его покорить. И… — его голос прозвучал прямо над ухом Салли, — я завоюю тебя, моя милая. Положи мне руку на сердце, вот сюда. Слышишь, как оно бьется? Теперь ты поняла, как страстно я нуждаюсь в женщине, в тебе, моя дорогая любовь?
Но ведь он уже говорил, что мужчине из плоти и крови нетрудно притвориться влюбленным в привлекательную женщину. Даже если она откликнется и ее руки покорно лягут на его волосатую грудь, эти слова не вычеркнуть из памяти. Беда в том, что она слишком любит его, чтобы вот так просто уйти или отделаться ложью о своей якобы любви к Джералду и тем самым поставить на своем чувстве крест, зная, как много оно для нее значит. Для нее, но не для него. Макс сорвал с нее хлопчатобумажную ночную рубашку и швырнул к своим ногам. Он впервые увидел Салли обнаженной, и от его пристального, жадного взгляда в ее кожу словно впились иголки. Его руки ощупывали каждый изгиб ее хрупкого тела, струились по ее плоти, как будто она действительно принадлежала ему душой и телом.
Она мечтала о нежности, но в его движениях угадывались лишь грубое желание и мужская похоть. Когда его пальцы сжали ее грудь, а губы заиграли с розовыми, вздувшимися сосками, Салли откинула голову и вздохнула от наслаждения.
Его руки то поднимали, то опускали ее, давая возможность понять, что больше его ничто не остановит. Она ощущала, как реагируют эрогенные зоны ее тела. Когда он уложил ее на кровать и навис над ней, она с радостью подалась ему навстречу, отзываясь на мужские ласки.
Его пальцы гладили ее бедра, вторгаясь в самые потаенные уголки, до которых еще не дотрагивалась мужская рука. Она негромко, отрывисто вскрикнула, откликаясь на вкрадчивый их напор.
Его нога раздвинула ее тесно сомкнутые ноги, а пламенное желание зажгло в Салли ответный огонь. Она поняла, что пути назад нет. Ее тело извивалось не потому, что она старалась уклониться, — больше всего на свете Салли мечтала ему отдаться, но ее женское чутье, нет, больше, ее любовь одарила ее бессознательным пониманием, как ему лучше угодить и, возможно, заставить желать ее еще сильнее.
Он прижался к Салли, окончательно лишив ее инициативы. Его цепкие руки сдавили податливое тело, и она вскрикнула от грубой страстности поцелуев. Он уже почти овладел ею, однако все еще медлил, вслушиваясь в ее прерывистое дыхание.
— Если ты позволишь мне… — низким голосом проговорил он, давая ей время для выбора. А затем, не ощутив сопротивления, очень осторожно вошел в нее. Повинуясь инстинкту, Салли начала соразмерять с его движениями свои, и все убыстряющийся ритм проник в самые глубины ее существа.
Но вот неземной восторг сотряс их слившиеся тела, и она ощутила, что ее губы беззвучно произносят его имя, а чуть позже услыхала, как прошептала его. Но для нее этот шепот равнялся отчаянной мольбе о
