был найден дневник, в котором также упоминалось имя Джонни, и имелась запись о его ревнивом характере.
Записи в дневнике, подтвержденные показаниями соседей, свидетельствовали о том, что Бетти (так звали убитую) была девушкой довольно легкого поведения.
— Такова картина, — закончил свой рассказ Дженкинс. — Теперь вам ясно, почему мы хотим найти этого человека. Он должен помочь следствию.
— Вы нашли очень удачное выражение, инспектор, — заметил я. — В действительности же вы хотите арестовать этого человека по обвинению в убийстве. Не так ли?
— Возможно. Ведь дело довольно ясное. Ревнивый иностранец, развратная девчонка, ссоры и затем… В припадке ревности он, наверное, убил ее, а потом, чтобы скрыть преступление, спрятал труп в обломках разрушенного дома. Так вполне могло быть.
— Но ведь могло быть и иначе!
— Как же?
— По вашим сведениям, эта женщина вела себя вольно с мужчинами. Убить ее мог любой из них, и, возможно, даже человек, которого никто раньше не видел в этом районе. Может быть, эта женщина была проституткой и привела клиента к себе в комнату. Они поссорились — и вот вам убийство.
— Такой человек ушел бы из комнаты и не стал бы тратить время на перетаскивание трупа к разрушенному бомбой дому. У нас нет никаких оснований считать, что убитая была проституткой. Помимо всего прочего, этот Джонни знал об исчезновении женщины,
— Откуда это известно?
— Неделю или две спустя после исчезновения женщины ее сосед по дому встретил Джонни в городе и спросил его, что произошло с Бетти. Джонни тогда ответил, что ей понадобилось срочно выехать в Ньюкасл к матери. Соседу этот ответ Джонни показался странным, так как Бетти ни разу не упоминала о том, что ее мать живет в Ньюкасле. Итак, если Джонни ни в чем не виноват, тогда зачем ему понадобилось бы выдумывать всю эту историю? Нужно обязательно поговорить с ним. Если ему удастся доказать свое алиби, а я в этом очень сомневаюсь, нам придется продолжить поиски преступника. Между прочим, как, по вашему мнению, этот Джонни — сильный человек?
— Да, — ответил я, вспомнив широкие плечи и мускулистые руки Рибека. — А в чем дело?
— Судя по характеру повреждений, вызвавших смерть женщины, и тем усилиям, которые требовались, чтобы спрятать ее труп под обломками здания, убийца должен обладать недюжинной силой.
— В порыве злости человек иногда обретает такую силу, о которой и сам не подозревает.
— Это верно. Но Бетти была крупной женщиной, и поднять ее мог далеко не каждый.
— В этом деле слишком много неясного. Неизвестно, где произошло убийство, что за человек убийца и так далее. У вас ведь еще нет прямых улик?
— Может быть, прямых улик и нет, но зато имеются основания поговорить с этим Джонни. Он, несомненно, поможет следствию. Можно вызвать его сюда? Я готов подождать.
— Вам придется долго ждать, инспектор.
— Почему?
— Все, что я вам сейчас скажу, — государственная тайна. Несколько недель назад Ян Рибек отправлен нами для работы в Голландию. Он наш агент.
— Вы можете его вызвать?
— В принципе, конечно, могу, но я этого не сделаю. Инспектор с удивлением посмотрел на меня.
— Надеюсь, я вас правильно понял, — проговорил он, — и вы не намерены умышленно лишать нас возможности выполнить свой долг?
— Послушайте, инспектор, — ответил я с раздражением. — Давайте поговорим неофициально. Вам нужно допросить этого человека. Виновность его не установлена. Вызов его в Англию и предание суду не вернет жизни погибшей женщине. Не так давно мы потерпели серьезную неудачу в Голландии (я не могу вдаваться в подробности) и только сейчас восстановили в этой стране нашу сеть. У нас каждый человек на счету. А Рибек выполняет важное задание. Если он не виновен, все хорошо. Если же будет доказано, что он преступник… Пусть тогда он хоть что-нибудь сделает, чтобы загладить свою вину. Очень прошу вас понять меня.
— Вы, конечно, правы, — заметил инспектор, — но передо мной тоже стоят определенные задачи — найти и задержать Рибека. Именно так я намерен поступить.
— Ну что же, посмотрим, как будут развиваться события, — проговорил я. — Если ваше начальство уговорит моих начальников отдать приказ о вызове Рибека в Англию, я, конечно, подчинюсь. Но мне кажется, такого приказа не последует. Вам, скорее всего, придется ждать до конца войны.
Я оказался прав. Приказа о вызове Рибека я так и не получил. Но в то же время меня мучила одна мысль. Я вспомнил, как торопился Рибек отправиться на задание. Может быть, Рибек и был убийцей, но сейчас важнее оставить его в Голландии, чем держать под стражей в английской тюрьме.
Летом 1944 года, незадолго до высадки союзных войск в Нормандии, от Рибека вдруг перестали поступать донесения. Раньше Рибек был очень аккуратен и никогда не задерживал передачи собранной им информации более чем на неделю. Наши попытки выяснить через других агентов, что же произошло с Рибеком, результатов не дали.
Возможно, Рибек допустил какую-то ошибку, и немцы арестовали его. Могло быть и так: опасаясь ареста английской военной полицией за совершенное преступление, Рибек решил скрыться, пока английские войска еще не высадились в Европе. Неделя проходила за неделей, а новостей о Рибеке не было. Уголовное дело против него, по-видимому, все еще оставалось открытым, так как инспектор полиции не раз заходил ко мне и интересовался, когда можно будет вызвать Рибека в Англию.
Наконец я не выдержал и признался инспектору, что мы сами уже давно не имеем с Рибеком связи и не знаем, что с ним произошло.
В июле 1944 года я был назначен главой голландской контрразведывательной миссии при штабе верховного главнокомандующего союзными войсками и отправился на континент вслед за войсками. Утрехт был освобожден только в апреле 1945 года. Тогда-то я и воспользовался случаем, чтобы лично поговорить с дядей Рибека и узнать о судьбе его племянника.
Оказалось, что дядя Рибека был не менее нас удивлен неожиданным исчезновением своего племянника. Он рассказал мне, что Рибек вернулся в Утрехт около полутора лет назад. С большим трудом удалось устроить его официантом в офицерскую столовую. После работы Рибек часто подолгу не возвращался домой, и дядя начал подозревать, что племянник связан с движением Сопротивления и выполняет какое-то секретное задание. Тогда не было принято интересоваться делами людей, тем более, если речь шла о подрывной деятельности против немцев. И дядя не стал расспрашивать племянника.
Однажды вечером Рибек сказал дяде, что собирается встретиться с другом и вернется домой поздно. Кто этот друг, Рибек не сказал. Он ушел и больше не вернулся. Дядя был очень взволнован и считал, что с племянником случилось несчастье. Ведь если бы Рибек предполагал исчезнуть надолго, он наверняка сказал бы об этом. Если бы его схватили гестаповцы, то они, видимо, стали бы наводить о нем справки. Исчезновение Рибека так и осталось тайной,
Я поблагодарил дядю Рибека за информацию и пообещал сообщить ему, если мне удастся что-либо выяснить о его племяннике.
В последующие несколько месяцев я часто задумывался над тем, что же могло случиться с Рибеком, и мне не раз в голову приходила мысль, что он скрывается от английского правосудия, так же как старался когда-то не попасть в лапы гестаповцев.
Загадка была разгадана уже после окончания войны. Однажды за чашкой кофе я беседовал со своим старым другом, который во время войны долгое время успешно руководил группой Сопротивления в районе Хилверсюма. Мы разговорились о том, как часто приходилось в военное время принимать решения экспромтом, не будучи уверенным в их правильности. Мой друг сказал тогда:
— Однажды я допустил серьезную ошибку из-за своей поспешности. Мы разоблачили предателя в своей группе, но он как-то узнал об этом и успел сбежать в Утрехт.
Название этого города заставило меня насторожиться, и я спросил:
