летный состав расквартировали в деревушке.
На следующий день несколько летчиков на рассвете вызвали на аэродром. Вместе со мной в автомашине оказались Борис Арсеньев, Владимир Баландин и Николай Корниенко. Десять минут тряски по проселочной дороге, и машина остановилась у взлетной полосы.
— Старшего лейтенанта Пинчука срочно к начальнику штаба полка! — этими словами встретил нас посыльный.
Мне почему-то подумалось, что получу взбучку за вчерашний 'концерт'. Приготовился к ответу на ходу. Переступив порог штабного помещения, я приложил руку к фуражке:
— Товарищ подполковник! Старший лейтенант Пинчук по вашему приказанию…
Но начальник штаба Федор Семенович Гнездилов, высокий,
худощавый, с воспаленными от бессонницы глазами, устало махнул рукой:
— Садись, артист! Докладывать потом будешь. А сейчас быстро поднимай в воздух свою четверку и на максимальном режиме жми вот сюда, — начальник штаба показал пальцем на район Витебска. — Прикройте наши войска. На помощь подойдет четверка Запаскина. Он с ребятами вот- вот должен быть здесь.
Гнездилов достал портсигар, размял папиросу и, внимательно вглядываясь в мое лицо, будто впервые его увидел, добавил тепло, по- отцовски:
— Уж ты, Николай, не подведи. Теперь-то ты в родном небе. Вроде хозяина. Ну, желаю удачи, — и он пожал мне руку.
Я выскочил из штаба, на ходу отдал распоряжения своему ведомому и второй паре летчиков. Вдогонку раздался голос подполковника:
— И чтобы мне было без выкрутасов, а то голову сниму…
У самолета техник участливо спросил:
— Чего он так раскричался?
— Пусть это тебя не тревожит, — успел я сказать и, пристегнув парашют, задался в кабину.
В считанные минуты четверка краснозвездных Яков была в воздухе и с набором высоты взяла курс на Витебск. На подходе к району боевых действий мой ведомый Борис Арсеньев передал по радио:
— Командир, вперед! по курсу немецкие самолеты!
Увидев их, решил подняться еще метров на 500. В воздушном бою часто высот решает исход дела. Кто выше, у того преимущество в выборе маневра и атаки.
Вслед за мной поднялись и товарищи. Высотомер показывал 4500 метров. На большой скорости мы пошли на сближение с 'мессерами' Они летели двумя четверками, держа дистанцию в 600–800 метров. Я передал Арсеньеву: 'Боря, с ходу атакуем первую четверку!', а Баландину дал команду связать боем вторую четверку 'мессершмиттов'.
Немцы, надеясь на свое численное превосходство, приняли вызов. Бой начался с виражей, а затем продолжался на вертикальном маневре. На крутой горке мой Як настиг один самолет противника. От прямого попадания 37-миллиметрового снаряда он ворвался.
Тут же увидел, что другой фашист заходит в хвост Арсеньеву. Это могло кончиться плохо для моего ведомого. Предупредил его по радио:
— Борис, влево, резко влево, в хвосте — немец!
Узнав мой голос, он бросил самолет в крутую спираль, и огненная очередь прошла мимо.
Я находился немного выше и левее вражеского самолета. Положение было выгодным. Упустить такой момент непростительно. Все мое тело напряглось, ладонь словно прикипела к рукоятке управления. С большим креном и снижением доворачиваю еще левее и отчетливо вижу в перекрестии прицела врага. Нажимаю сразу на обе гашетки — и второй стервятник камнем пошел к земле.
В этот момент я почувствовал тупой удар. Мой самолет сильно встряхнуло. Не раздумывая, сваливаю машину в штопор. Увидел, что у 'ястребка' нет половины левого элерона. Но, несмотря на повреждение, машина еще слушалась меня.
По пути на аэродром мысленно еще раз представил себе картину боя. Только теперь все понял. В пылу сражения, когда я гнался за вторым 'мессером', не заметил его ведущего. Зато он внимательно наблюдал за мной и, выбрав момент, полоснул из пушки по левой плоскости Яка. А когда я был в штопоре, немец, очевидно, подумал, что со мной все кончено, и прекратил погоню. Через некоторое время снова увидев мой бортовой номер, вражеский летчик сразу пустился наутек.
Арсеньев потерял меня и пристроился к Баландину, который сбил одного фашиста. Самолет Николая Корниенко подбили, и он вынужден был выйти из боя.
Отважно дралась с восьмеркой 'фоккеров' вторая наша четверка во главе с командиром эскадрильи капитаном Запаскиным. О ее вылете я услышал по радио с командного пункта полка, уже находясь со своей группой в воздухе.
Абрамишвили надежно прикрывал командира эскадрильи, но при каждом промахе ругался по- грузински. В очередном заходе комэск умело сманеврировал, выбрал выгодную позицию и зажег 'фоккер'. Остальные вражеские машины повернули назад.
— Вот, Мириан, нам с тобой один на двоих достался, — пошутил командир, успокаивая своего горячего товарища, которому на этот раз не повезло.
Весь бой длился около 15 минут. Не досчитавшись 4 самолетов, немецкие пираты, не солоно хлебавши, ушли восвояси. Мы в этом бою, несмотря на численное превосходство врага, потерь не имели.
Я упоминал о том, что на подбитом самолете Корниенко вышел из боя. Мы думали, что наш товарищ погиб и, к счастью, ошиблись. Вражеский снаряд угодил в заднее бронестекло кабины его машины. На какое-то мгновение у летчика потемнело в глазах. Самолет качнулся и не совсем уверенно развернулся.
— Плохо вижу… — передал Николай на командный пункт.
Ему ответили:
— Попытайся как-нибудь дотянуть до аэродрома.
Превозмогая резь в глазах, сквозь туманную пелену следя за приборами, Корниенко сумел приземлить самолет. У края посадочной полосы стояла наготове санитарная машина. Когда в санчасти Николаю промыли борной кислотой глаза, он вскочил со стула и радостно закричал:
— Братцы, все в порядке, я вижу!
— Ну, Корниенко, — улыбнулся врач, — считай, что тебе здорово повезло. Ведь смерть за спиной была.
Образовавшаяся в кабине пыль от разбитого бронестекла попала летчику в глаза, а ему показалось, что он ранен и начинает слепнуть.
Николай остался в строю.
В моей летной книжке появилась новая запись: '27 мая 1944 года в воздушном бою в районе Витебска ст. лейтенант Н. Г. Пинчук сбил два немецко-фашистских истребителя Ме-109'.
Так я отметил свое возвращение в небо родной Белоруссии.
Вражеские воздушные разведчики настойчиво пытались проникнуть в наш тыл, чтобы засечь перегруппировку войск. Мы получили задачу ни за что не допустить пролета лазутчиков.
Командир полка установил патрулирование истребителей в воздухе и дежурство на аэродроме в течение всего светового дня. В каждой эскадрилье составили график дежурств, согласно которому 2 летчика все время находились в состоянии полной боевой готовности. Они сидели в кабинах своих самолетов, готовые по первому сигналу взмыть в воздух на перехват врага. Патрулирование и дежурство на аэродроме занимало почти все наше время. Хватало работы техникам и мотористам, оружейникам и прибористам. После каждого вылета они тщательно проверяли самолеты, устраняли неисправности, разбирали, чистили и смазывали оружие, опробовали его. Малейшая оплошность или недосмотр техника, моториста или оружейника могли стоить жизни летчику. Это хорошо понимали наши ребята и старались изо всех сил.
В заботах и делах я и не заметил, как в зеленый наряд оделись деревья, ярко запестрели луга и поляны. В голубизне неба кудрявились белесые облака, а зачастую оно было и вовсе безоблачным. С шумом проносились стаи птиц. На аэродромных тропинках появились трудяги- муравьи. Казалось, вся природа пришла в движение. До чего же хороша летняя пора! 'Сейчас бы взять косу — и на луг. А вечерком, разомлев от работы и жары, окунуться в прохладные воды родной Волчанки да за околицей посидеть с
