опозданием.
Через некоторое время лейтенант Жук получил назначение в одну из частей противовоздушной обороны, которая дислоцировалась под Москвой. Мне поручили на самолете По-2 доставить его в Калугу. Там тепло распрощались, и он уехал к новому месту службы. Мы долго переписывались, но потом писем от него не стало. Позже я узнал, что Иван Жук погиб при выполнении боевого задания.
Белые молнии
Это декабрьское утро второго военного года выдалось хмурым, неприветливым. Нелетная погода угнетала. Но пришла новость, которая приподняла настроение. Мы прочли в 'Правде' от 1 декабря 1942 года следующую заметку: 'В СССР прибыла группа летчиков Сражающейся Франции, изъявивших желание бороться бок о бок с советскими летчиками против общего ненавистного врага — итало-германских фашистов. В составе группы — около 20 офицеров и 40 младших командиров и рядовых. Среди участников группы — ряд выдающихся французских летчиков, уже отличившихся в войне против немецко-фашистских сил. Один из летчиков — уроженец Лотарингии, капитан, известный своим мастерством высшего пилотажа, — сбил 6 и подбил 5 вражеских самолетов. Многие другие участники группы показали высокие образцы отваги и героизма в схватках с итало-германской авиацией'.
— Нашего полку прибыло! — заметил кто-то из летчиков. — Хорошо бы вместе с французами полетать, посмотреть, на что они способны.
Пришел командир эскадрильи Сибирин.
— Могу вас обрадовать, орлы, — с ходу заявил капитан, широко улыбаясь, — полк летит к самой матушке-Москве за новой техникой.
Все оживились, повеселели, заговорили, перебивая друг друга.
— Это нам к Новому году подарок от Верховного…
— Ну, прямо так и от Верховного. Как будто он знает, что мы на старых машинах летаем.
— А ты думал, как? — отозвалось сразу несколько человек. — Ему, брат, все известно.
Командира начали расспрашивать, какие машины получим — американские, английские или наши, новые или из другой части передают, сколько.
— Я же сказал, техника новая, а какая и сколько — на месте увидим, пояснил капитан Сибирин и велел всем подготовиться к перелету.
Через два часа в меховых куртках, унтах, с парашютами за плечами мы по трапу поднялись на борт транспортного корабля. Перелет проходил в спокойной обстановке. Вскоре под нами показалась Москва. В то время она не сверкала рубиновыми звездами башен Кремля, неоновыми рекламами, зеркальными витринами магазинов. Наша столица была закамуфлирована, защищена мешками с песком, затянута маскировочными сетями, имела серый и строгий вид. Хотя год назад враг был отброшен от стен Москвы, на ее окраинах остались противотанковые ежи и рвы, траншеи, доты. Даже в самом городе то тут, то там стояли зенитные пушки, спаренные и счетверенные пулеметы — на случай вражеских воздушных налетов.
Самолет приземлился в Химках. Нас встретили старший техник эскадрильи А. Веселов, техники звеньев Л. Давыденков и мой однофамилец Николай Яковлевич Пинчук.
— Двенадцать 'ястребков' в полной готовности, — доложили они командиру эскадрильи.
Новые машины требовалось облетать, испытать в воздухе, чтобы узнать все их достоинства и недостатки. Сразу же и провели испытательные полеты. Лобашов пробовал свой самолет на максимальной скорости. Соболев бросал машину в вертикальном маневре. Командир полка майор Голубов проверял пилотажные качества нового 'ястребка'.
Анатолий Емельянович Голубов прибыл в полк недавно. До этого он командовал соседним истребительным полком нашей же дивизии. Личный состав был рад такому назначению. О Голубове рассказывали, как об опытном командире, бесстрашном летчике и умелом воспитателе, в чем вскоре мы и сами убедились. Мне не раз приходилось летать с ним в паре на боевые задания. И всегда поражался его смелости, хладнокровию, отличному знанию возможностей самолета, мастерству пилотажа и маневра. В воздушном бою я с ним чувствовал себя очень уверенно, хотя приходилось вдвоем драться и с превосходящими силами врага. При полетах в паре с командиром полка старался глядеть во все глаза, чтобы не упустить его из виду. Ведомому весьма неприятно возвращаться домой, потеряв своего ведущего. Это правило я усвоил твердо и придерживался его всегда. К счастью, за всю войну не потерял ни одного ведущего и ведомого.
К концу дня мы облетали все самолеты своей эскадрильи. То же самое сделали во 2-й и 3-й эскадрильях. На четвертый день полк приготовился к вылету на фронт. Но пришло указание из Управления комплектования ВВС все собранные и облетанные истребители немедленно переправить на Донской фронт. За два дня мы перегнали туда 34 боевые машины.
Техникам и летчикам снова пришлось браться за нелегкую работу.
Когда подготовили вторую партию самолетов, нам приказали перегнать ее на Ленинградский фронт. И только на третий раз машины остались в наших руках.
В начале февраля 1943 года мы получили новенькие 'ястребки' Як-7б. Десять из них были построены на средства, добровольно внесенные в фонд обороны трудящимися Советской Латвии, находившимися в эвакуации, а также воинами Латышской стрелковой дивизии, которые сражались с врагом на фронте.
Як-7 б отличался от Як-1 более мощным вооружением: на нем имелись крупнокалиберные (12,7-мм) пулеметы и 20-миллиметровая пушка. По летным качествам он был надежнее своего предшественника.
На фюзеляже каждого самолета алела надпись на русском и латышском языках 'Латышский стрелок' и была нарисована белая молния, острие которой как бы указывало нам победный путь вперед, на Берлин.
Для вручения самолетов в полк приехали Председатель Президиума Верховного Совета Латвийской ССР А. Кирхинштейн и секретарь ЦК Компартии Латвии Я. Калнберзин. На аэродроме под гвардейским знаменем был построен весь личный состав. Летчики, которым должны были вручить самолеты-подарки, стояли на правом фланге. В нашей эскадрилье этой чести были удостоены капитан Сибирин, старший лейтенант Запаскин, старшина Лобашов, сержант Баландин и я. Гвардии старшина Борис Ляпунов от имени всего летного состава заверил руководителей партии и правительства Латвийской ССР в том, что полк будет следовать славным боевым традициям революционных латышских стрелков. На митинге мы дали клятву отомстить ненавистным фашистам за муки, которые они принесли нашему народу.
Борис Ляпунов — один из тех, кто приумножил славу полка. Этот двадцатитрехлетний широкоплечий парень с голубыми глазами был застенчивым тихоней на земле и отчаянным смельчаком в небе. Если Ляпунов встречался с врагом, то же выходил из боя до тех пор, пока не израсходует весь боезапас. Борис всегда оказывался там, где жарко, часто попадал в смертельно опасные ситуации. Как-то он вернулся на своем Яке с обрубленной левой консолью и огромной дыркой от вражеского снаряда в стабилизаторе. Все удивлялись, как только дотянул до аэродрома. Ляпунов дрался отчаянно. И успех сопутствовал ему. Это по его примеру в эскадрилье стало традицией, возвращаясь с победой, крутить над аэродромом на бреющем полете 'бочку' — одну из фигур сложного пилотажа. Однажды Борис сделал 'бочку' дважды — это значило, что в бою сбито два фашистских самолета. О бесстрашном истребителе писали газеты, печатали его портрет. Он и погиб геройски. В воздушном бою над Ельней Ляпунов пожертвовал своей жизнью во имя спасения других: пошел на смертельный таран, но не дал возможности фашистскому 'Юнкерсу' сбросить бомбы на головы наших войск. Таков был этот простой русский парень.
Вскоре мы перелетели на один из прифронтовых аэродромов в
Калужской области и вошли в состав 303-й авиационной дивизии Западного фронта, которой командовал генерал-майор авиации Георгий Нефедович Захаров, опытный летчик, требовательный и справедливый командир.
— У меня с фашистами давние счеты, — часто говорил генерал.
Георгий Нефедович сражался с немецкими и итальянскими пиратами
еще в небе Испании, а в 1938 году бил японских самураев. За летное мастерство, отвагу и мужество
